Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга вторая - стр. 29
Больше трёх месяцев английская армия стояла под Меленом.
За это время в городе не осталось ни одной лошади, собаки или кошки – всё было съедено его защитниками. Однако, еле переставляя ноги от голода, на предложения о сдаче, они неизменно отвечали:
– Его величеству английскому королю не угодно признавать нас за людей, а нам не угодно признавать его за короля французского. Пускай ждёт, пока мы, как животные, не подъедим всю траву. Её на улицах ещё достаточно…
Только после восемнадцати недель осады, когда голод всё-таки сделал своё дело, Мелен был взят без особого усилия и без особой чести.
Представители французского короля, которые остались в лагере Монмута после того, как безумного Шарля увезли обратно в Париж, взывали к милосердию, упирая на то, что защитники города его заслужили своим героизмом. Но английский король был слишком разозлён, и позорной неудачей и, ещё более позорной победой, чтобы слушать о рыцарских традициях, про которые так нудно твердил епископ Куртекуис.
– Я здесь не войну веду! – рявкнул он, оборвав миротворца на полуслове.
– Я караю бунтовщиков, восставших против законной власти, а вы мне талдычите про какие-то турнирные правила!
– Я взываю к христианскому милосердию, – собравшись с духом, возразил епископ. – И всего лишь хотел напомнить вашему величеству, что командир Меленского гарнизона – это рыцарь, до сих пор не запятнавший себя никаким бесчестьем. Его заблуждения, разумеется, преступные, были всё-таки заблуждениями, за которые вам, христианнейшему из королей, не пристало карать слишком сурово.
Глаза английского короля недобро сверкнули.
– Я оставлю жизнь господину де Барабазан исключительно ради того, чтобы не слышать больше про заблуждения и милосердие. Мне передали, что он готов был есть траву, как животное, лишь бы не признавать меня законным наследником. Вот пусть и сидит, как животное, в железной клетке. А остальных – повесить!
Однако совершённая жестокость желаемого результата не принесла.
Следующим неприятным открытием для Монмута стало осознание того, что расправа над Меленом произвела впечатление, совершенно противоположное тому, на которое он рассчитывал.
Теперь английская армия спотыкалась о каждый город, который намеревалась захватить, несмотря на то, что французский король повсюду разослал призывы не противиться его «возлюбленному сыну и наследнику», а сам Монмут нисколько не сомневался, что «меленской» акции устрашения вполне достаточно, чтобы заставить другие гарнизоны сдаваться без боя. Несчастный безумец больше не воспринимался собственной страной, как монарх, зато английский король только утвердился в правах смертельного врага, и любое его требование открыть ворота того, или иного города, вызывало сопротивление самое ожесточённое.
Иное дело дофин…
Дофин становился средоточием всех надежд, и уже одно это делало его «законным».
Затаив в душе радость, чтобы не обмануться, мадам Иоланда зорко наблюдала за тем, как бледнеет и растворяется в общественном мнении грязное пятно убийства в Монтеро. Из Парижа ко всем европейским дворам летели донесения о том, что королевский суд снова осудил Шарля, как мятежника и убийцу, но даже там на это перестали обращать внимание. Европа с большим интересом наблюдала за тем, как против амбициозного, а потому очень опасного Монмута, поднимается новая, крепнущая сила. И, чем уверенней эта сила делалась, тем злее и дерганее становился Монмут, превращаясь из непобедимого, но милосердного Божьего помазанника в, пока ещё непобедимого, но уже кровавого захватчика.