Зеркало Ноя - стр. 32
Последние ночи Гирш не спал. Или всё же спал – точно он этого не помнил, потому что вокруг него стояла необычная тишина. Никаких звуков не было. Даже привычного перешёптывания соседей по нарам, кашля и стона больных. Или он этого просто не слышал из-за слабости.
Правда, где-то на второй день (или третий) он попросил соседа справа принести попить, и тот, кряхтя и тихо матерясь, отбросил тряпьё, которым накрывался, и принёс ему кружку ледяной воды из бочки, стоявшей у входа. Не открывая глаз, Гирш проглотил пару глотков, и его стало тошнить. Но он сдержал тошноту и снова провалился в привычную полуявь-полусон.
На третий день двери барака распахнулись, и внутрь хлынул свет и чистый холодный воздух.
– Живые есть? – весело спросил чей-то незнакомый голос по-русски.
В их бараке по-русски почти никто не разговаривал, потому что здесь находились только польские и венгерские евреи. Бараки с русскими военнопленными находились в другом конце лагеря, где Гирш никогда не был. Огромную территорию занимал Аушвиц, и никто даже не знал, какую.
– Если есть живые, выходите, – продолжал тот же голос, но уже не так весело, – всё, братцы, вы теперь свободны. Конец войне…
Гирш оторвал голову от досок и попробовал выглянуть в проход, откуда доносился голос, но сил не было, и он снова закрыл глаза.
– Поднимайся, – толкнул его сосед, – нас русские освободили. Наконец-то…
Гирш открыл глаза и повернул голову к соседу:
– Ты кто? Раньше тебя тут не было…
– Умер твой прежний сосед, вот я и занял его место.
Ни о чём раздумывать сейчас не хотелось, и даже известие о долгожданном освобождении, о котором все последние месяцы перешёптывались в бараке, и избавление от неминуемой смерти в лагерном крематории почему-то не радовали Гирша. Больше всего ему хотелось просто лежать с закрытыми глазами в сладком забытье, где нет ни немцев, ни пронизывающего холода, ни жидкой баланды, ни надоедливых соседей по нарам, одни из которых умирали и их места занимали другие. Лежать бы так бесконечно, пока… А что будет потом, Гирша уже не беспокоило.
– Давай, помогу тебе встать, а то ты ослаб сильно…
Гирш почувствовал, как его сосед выталкивает своё большое тело из их закутка, спускается на пол и одёргивает свою одежду. Потом чьи-то руки подхватили его и стащили с нар.
– Оставь меня, я спать хочу, – протянул Гирш.
– Вот вернёшься к себе домой, там и отоспишься. – Сосед хохотнул и прибавил. – Теперь мы свободные люди. Хотим – спим, хотим… не спим.
Стоять Гирш не мог – не было сил, поэтому сосед подхватил его почти невесомое тело под мышки и поволок к выходу.
У поваленного забора с колючей проволокой стояла солдатская полевая кухня, и солдат огромной поварёшкой разливал в миски дымящуюся серую бурду. К нему тянулась длинная очередь лагерников. Многие стоять не могли, поэтому прислонялись к стене барака. Некоторые бессильно сидели на земле и ждали своей очереди. Трое солдат, закинув автоматы за плечо, таскали в дальние бараки по нескольку полных мисок. Видно, там люди совсем ослабели и не могли выйти наружу.
– Ты присядь и подожди, – сказал сосед, – а я постою в очереди, возьму тебе и себе. А пока вот, возьми, подкрепись. Другим не показывай – отнимут…
Он протянул Гиршу тряпицу, в которую был завёрнут кусок чёрного сухаря. Гирш послушно сунул его в рот и принялся сосать. Жевать сил не было.