Зеркало Ноя - стр. 24
Женщины вывели завуча из кабинета, а через минуту вернулись и сели на свои места.
– Оно и понятно, – философски изрёк Ефименко. – Правда-матка глаза колет. Будь я на её месте…
– Замолчите! – выкрикнула Тамара Васильевна. – Оставайтесь на своём месте и помалкивайте. И так наговорили больше, чем следует!
Григорий Николаевич подёргал себя за растянутый галстучный узел и уставился на часы:
– Перестаньте собачиться, ради Б-га! Лучше займёмся ответом, пока совсем не перегрызлись…
– Пиши, – похлопал Арика по плечу Жемчужников.
Арик послушно придвинул к себе чистый лист, попробовал ногтем перо и вздохнул.
– Пиши, – повторил Жемчужников и принялся на ходу сочинять: – «Открытое письмо». Написал? Теперь с новой строки. «По поручению парткома, профкома, администрации и коллектива школы…»
Арик механически записывал и не понимал ни слова. Перед глазами всё ещё стояла плачущая Наталья Абрамовна. Ему было жалко её, а всех этих людей, обидевших её, он просто ненавидел. Хотя нет, Тамара Васильевна наверняка не виновата. И Ольга Викторовна тоже.
«…Провокационный характер вашего письма глубоко возмутил наш коллектив и заставил выступить с гневной отповедью агенту мирового сионизма…»
Коллективного сочинения явно не получалось, потому что все молчали, и Жемчужников в одиночку складывал непослушные фразы, в которые никак не вмещались распирающие его злость и негодование.
Перо послушно поскрипывало по бумаге, и Арик нисколько не следил за тем, что пишет, лишь раздумывал о тётке Нонне, которую сейчас называли всякими плохими словами. Может, оно и так, но это всё-таки его тётка, и хаять её со всеми вместе казалось ему предательством.
– Чего остановился? – Жемчужников заглянул через плечо. – Устал?
– Пёрышко засорилось, – соврал Арик и с преувеличенным старанием стал тереть перо о клочок бумаги.
Минуты три парторг выжидал, потом присел рядом и жёстко притянул Арика к себе:
– Ну-ка, ну-ка… Вот оно что! Значит, ты не согласен с тем, что пишешь? Да или нет?
– Пиши, – глухо сказала Тамара Васильевна, отворачиваясь. – Так надо, сынок…
«…Я, ваш племянник, ученик пятого класса, член Всесоюзной пионерской организации имени Ленина…»
– Может, написать просто – «пионер»? – как за соломинку, ухватился Арик за последние слова.
– Пиши, как велят! – взвизгнул Жемчужников. – «… возмущённый вашим…» Учти, слово «вашим» не с большой буквы, а с маленькой! «…возмущённый вашим провокационным письмом, публично заявляю, что отрекаюсь от вас…»
Легкое поскрипывание пера оборвалось.
– Что такое «отрекаюсь»? – Арик в упор разглядывал парторга.
– Неужели не понимаешь? А я думал, что ты разумный мальчик и не хочешь неприятностей себе и родителям…
Но Арик его уже не слышал и заплакал в полный голос. Он не видел ничего перед собой, кроме этого страшного слова «отрекаюсь», которое отсекало всё, что было раньше, а будущее – сулило ли оно теперь что-то хорошее?
– Сынок, – донёсся до него голос Тамары Васильевны, – ну что же ты так?
Опрокидывая стулья, Арик бросился к двери, и по пустому школьному коридору звонко зацокали подковки его стареньких, чиненых-перечиненных ботинок.
Уже на улице, глотнув холодного воздуха, он огляделся по сторонам и вспомнил, что забыл в директорском кабинете футляр со скрипкой. Ну и не надо, подумал он, пускай себе забирают! Всё равно он больше сюда не придёт, как бы его ни уговаривали.