Зеркало Ноя - стр. 14

Арик внимательно просмотрел стенды и витрины в обеих музейных комнатах, но своих фронтовых треугольников так и не обнаружил. Когда толпа поредела, обошёл музей ещё раз, но результат был тот же.

– Моисей Захарович, а мои письма? – почему-то краснея, спросил он у учителя, прохаживающегося вместе с директором и Комодиным-старшим.

Моисей Захарович остановился, зачем-то снял очки и с преувеличенным старанием принялся протирать их полой пиджака, потом близоруко прищурился и тронул Арика за плечо:

– Я тебе объясню. Только попозже, не сейчас. Пускай все разойдутся, а ты задержись ненадолго, договорились? Я обязательно всё объясню…

Арику показалось, что он что-то скрывает, и это его не на шутку озадачило. Что ещё за секреты?

Часа полтора он болтался на улице у школы, несколько раз поднимался в музей, но там всё время толпились ребята, и Моисей Захарович был занят. Потом Арик сбегал домой пообедать, а когда вернулся в школу, двери музея были уже на замке. Что-то холодное и неприятное шевельнулось в его груди. Постояв минуту, он отправился в учительскую. Но и там Моисея Захаровича не оказалось. Не было его и в кабинете истории.

Впору бы заплакать от обиды, ведь невозможно поверить, что учитель обманул его и ушёл домой, так ничего и не объяснив. А ведь обещал же… Глядя под ноги, Арик медленно направился к выходу и уже у самых дверей лицом к лицу столкнулся с Моисеем Захаровичем.

– Ты так быстро проскочил мимо меня, что я не успел тебя окликнуть, – сказал учитель. – Я решил тебя здесь подождать. Не хочется, понимаешь ли, чтобы нас слышали посторонние.

Арик глубоко вздохнул, и вместе они вышли из школы.

– Вот эти письма, – Моисей Захарович достал из кармана треугольники. – Ты расстроился, что я не поместил их на стендах?

Арик неуверенно пожал плечами.

– Пойми, всё это не так просто, – Моисей Захарович говорил все медленней и медленней, словно с трудом подыскивал слова. – Эти письма написаны на идише, и не каждый поймет это правильно. Умный человек не предаст этому значение, а дурак? Стоит ли нам с тобой лишний раз дразнить дураков? Ты взрослый человек и должен меня понять…

– Что в них плохого, в этих письмах? – не выдержал Арик.

– Плохого ничего, но…

– Это настоящие фронтовые письма, – упрямо сказал Арик. – Тот, кто их написал, погиб как герой, мне дома рассказывали…

– Я прочёл их, – ещё тише сказал Моисей Захарович, – хотя, наверное, некрасиво читать чужие письма… Но я знаю идиш и не удержался… Это очень хорошие и добрые письма. Плохой человек таких слов никогда не напишет.

– Тогда в чём дело? – Арик неожиданно разозлился и с силой пнул подвернувшийся на дороге камешек. – Какую-то авторучку в музей можно, а письма – нельзя?!

Учитель ничего не ответил, лишь как-то странно сгорбился и пошёл вперед, неловко переставляя ноги и не оглядываясь. Таким его Арик никогда раньше не видел. Сначала ему хотелось догнать Моисея Захаровича и извиниться неизвестно за что, а потом он передумал и пошёл в обратную сторону. Необычное спокойствие и уверенность овладели им, даже собственная обида на учителя уже казалась ему мелкой и никчемной.

Он поглубже засунул письма в карман и вдруг улыбнулся. Чему – неизвестно, но это уже было, наверное, совсем не важно.

Нет ничего вкуснее, чем пирожное «наполеон»! Мама говорит, что он просто тает во рту. До того, как я его попробовал впервые, даже не представлял, что это такое. Я знал, как тают снег и лёд на Урале, где мы жили, и это не очень большое удовольствие. Холод, сырость, слякоть, постоянно протекающие ботинки, простуда… Но когда во рту тает «наполеон» – это что-то волшебное. До того, как мы с родителями приехали отдыхать в Крым, я об этом даже не подозревал.