Зеркало наших печалей - стр. 27
– Вы…
Судья выглядел разочарованным. Усталая, потерянная, сидящая в подушках на больничной кровати, Луиза показалась ему соблазнительной, этакой бульварной Козеттой (Лепуатвен предпочитал именно таких девушек), а у него в кабинете выглядела незначительной, посредственной… как замужняя женщина. Он бросил ручку на стол и уткнулся в папку с делом.
– Что касается ущерба общественной нравственности… – произнесла Луиза недрогнувшим голосом – и сама себе удивилась.
– Речь о другом…
По его скучному тону она поняла, что это обвинение тоже будет снято.
– По какому же праву вы снова вызвали меня на допрос?
Услышав слово «право», Лепуатвен разозлился. Он театральным жестом скрестил руки на груди и заговорил, глядя в окно:
– Что значит, какое я имею право? Вы стоите перед лицом Правосудия, мадемуазель! И обязаны отвечать ему!
Напыщенность фразы не впечатлила Луизу. Она продолжила – очень спокойно:
– Не понимаю, зачем я здесь…
– Затем, что вы – не центр Вселенной, мадемуазель!
«О чем он?»
– Нет, не центр… – повторил крючкотвор, и Луиза испугалась.
Судья сделал знак молодому секретарю, тот вздохнул, вышел и через несколько секунд завел в кабинет элегантную даму лет шестидесяти с печальными глазами. Ей пришлось сесть рядом с Луизой, и молодая женщина почувствовала тонкий аромат незнакомых, но явно очень дорогих духов.
– Госпожа Тирьон, мне жаль, что я снова докучаю вам…
Лепуатвен кивнул на покрасневшую Луизу.
Вдова Тирьон смотрела прямо перед собой и даже не моргнула в ответ.
– Дело о смерти вашего супруга закрыто…
Долгая пауза призвана была подчеркнуть последствия этого установления и тайну нового вызова. Луиза совсем запуталась: если никакого дела нет, что ей грозит?
– …но есть другой аспект! – отчеканил судья, как будто прочитав ее мысли. – Обвинения в занятиях проституцией и оскорблении общественной нравственности сняты, однако остается…
Его склонность к театральной аффектации, так мало свойственная рядовым юристам, была почти непристойной и попахивала дискреционной юстицией.
– Финансовое вымогательство! Если мадемуазель не продавала свои прелести, за что ваш муж собирался заплатить ей столь крупную сумму? Здесь явно имел место шантаж!
Луиза онемела. Что за абсурдное предположение, чем она могла шантажировать доктора Тирьона?
– Если вы подадите жалобу, мадам, мы сможем провести расследование и доказать факт лихоимства!
Он повернулся к Луизе.
– А вас приговорят к трехлетнему тюремному заключению и штрафу в сто тысяч франков!
Судья пристукнул ручкой по столу, отметив конец угрожающей тирады.
Луиза потрясенно молчала. Три года тюрьмы! С нее едва сняли одно обвинение – и уже выдвигают другое… Она готова была разрыдаться и вдруг скорее почувствовала, чем увидела движение мадам Тирьон.
Женщина отрицательно покачала головой.
– Заклинаю вас подумать, мадам! Вам нанесли огромный моральный урон. Вы потеряли мужа, человека безупречной репутации, не из тех, кто «ходит по девочкам». Раз он дал мадемуазель денег, значит у него была на то веская причина!
Луиза почувствовала, как напряглась мадам Тирьон. Женщина открыла сумочку, достала платок и промокнула слезы. Лепуатвен определенно не в первый раз уговаривал вдову доктора подать жалобу, не преуспел, но не сдался и все еще надеялся добиться своего.