Зеркало души. Часть Третья - стр. 8
- Да как ты не понимаешь! – тыкала она в текст. – Во-первых телеграмма! Во-вторых – Твой! Где это видано, чтобы этот мужчина был «твоим»? И что это значит, как ни любовник? Пойми, ведь тебя всякий осудит, как узнает, сколько меж вами разница. И злым языкам будет все равно, любите вы друг друга или нет. Ты будешь охотница за добром и пропиской, а он старым развратником!
Я была в шоке! Впервые услышала из уст подруги такие слова. Она всегда была на моей стороне и никогда не порицала наших отношений, а тут с таким вызовом, будто сама хотела это все сказать. Я заплакала.
- Эй! – кинулась она ко мне.- Это не я тебе говорю. Не принимай эти слова за мои мысли. Это со стороны так будут думать. Я когда-то прошла по такой стезе отношений и получила такое количество негатива, что даже сбежала сюда. Не дай Бог, тебе столкнутся с этим! При том не забывай о зависти! Слишком он лакомый кусок для многих! И я уверена на все сто, что уже по углам обсуждают эту телеграмму. Ведь он прислал её на общежитие и многие её читали. Здесь у всех свои уши. Ты уж отпиши ему, чтобы таких вещей больше не делал. И письма только на до востребования. Обязательно. Здесь сопрут, и не почешутся! И так уже гуляют по общаге сплетни о твоем посещении Кремля, а теперь и ресторана. Ты же не скрывала и не брала с наших зарока? А если дойдет до деканата, а еще хуже до «комиссарши»? Тогда беда!
Я утирала слезы и понимала, что она во всем права, и мы с ним сделали большую ошибку, что слегка приоткрылись. Я написала генералу обо всем, что услышала и попросила, ради всего святого, быть в письмах сдержаннее и писать на до востребования, как тогда в совхозе. Там была вынужденная ситуация, здесь же страшно сказать какая.
Дни шли за днями. Мы учились и ждали весны. На улицах было грязно и серо, как и всегда в марте. Но иногда проглядывало солнце, и мы сидели на лавочках и поглощали ультрафиолетовые лучи. Даже пахнуть стало вкусно.
- Скоро уже приедет Сережа, и мы обязательно встретимся!
Мечтала я, читая его письма полные ласки и любви. Я же была несколько скупа на лирику и редко писала, что люблю или скучаю, но он не обижался, он любил сам и знал, что я отвечаю ему тем же.
Где он был и что делал, мне было неизвестно, да я и не спрашивала. Лишь иногда он писал, что сейчас занимается интересным новым делом, что в этом году мы многое узнаем и будем в восторге. О чем хотел сообщить, мне было недосуг расспрашивать. Шли упорные занятия по языкам, и я много занималась, даже уходила с книжкой в скверик или ходила по дорожкам, повторяя глаголы и заучивая слова. Два месяца до конца года и мне нужно сдавать без троек и без хвостов, чтобы получать стипендию. Теперь и я влилась в студенческую голодовку. И если бы не генерал, который вручил мне через Володю конверт с тысячью рублями, как мы бы жили, я не представляю. Я, конечно, сказала, что прислали родные за три месяца, и мне поверили, потому что их полностью внесла в общак, то есть на продукты и первую необходимость: мылки стиралки, проездные и даже билеты в кино.
Все шло по накатанному: институт, читальный зал, общага, уборка-готовка. И вот подходил к концу апрель. На улице всё подсохло, даже распускались первые цветочки, и подрастала зеленая травка на газонах. Верба распушила свои бутончики.