Зеркальный образ - стр. 12
– Мне на работу устраиваться, а тут… Вы меня пропустите?
– Вон там, – ткнул охранник на дверь сбоку от входа, – бюро пропусков. Получите временный пропуск, если вам и правда назначено.
Лишь теперь я вспомнил, что когда в последний раз созванивался с будущим начальником, он сказал, что выпишет пропуск, который я должен получить в бюро пропусков. Но я умудрился и это забыть. Интересно, я так поглупел от любви, от северного холода или из-за очередных происков Красотинска? Решив, что поумнеть стоило бы уже в самое ближайшее время – дураков без протекции редко берут в программисты, – я направился в бюро пропусков, где после внимательного изучения паспорта мне выдали желтую картонку с надписью «Временный пропуск», моими ФИО и служебными отметками. Благосклонно кивнув, увидев это приобретение, охранник пропустил меня через вертушку рядом со своей застекленной кабинкой.
Когда-то, в пятидесятые, в Красотинске построили не просто ГОК, а целый ГМК – горно-металлургический комплекс, где кроме обогатительной фабрики присутствовало и металлургическое производство. Но в девяностые плавильный и еще пару цехов закрыли, людей сократили, в итоге и сам Красотинск «похудел» на треть. Но все равно Красотинский ГОК занимал большую площадь, почти как второй город, в котором даже ходили автобусы, большие, не очень новые, но вполне добротные и чистые. У них тоже были номерные маршруты, нужный опять оказался «единицей», что вселило в меня добрые надежды. Число цели – лучше и не придумаешь. Но, когда я уже ехал по комбинату в автобусе, настроение резко испортилось. Я лишь теперь осознал реальную огромность ГОКа и отчетливо понял, что найти здесь мою любимую куда невозможнее, чем пресловутую иголку в сене. Надеяться на то, что мы и впрямь окажемся коллегами, я, конечно, не перестал, но шанс этот мой рассудочно-трезвый остаток сознания безжалостно уронил к самому плинтусу. И выдал отчетливое понимание: познакомиться с моей стройной «зазнобой» я могу только в маршрутке. Что ж, и это не мало.
Управление, где я планировал получить место, называлось Расчетно-информационным, сокращенно РИУ. Почти Рио, невольно подумал я, и, как оказалось, не я один. Моих будущих коллег, как и меня впоследствии, многие называли «бразильцами». А первым, что спросил у меня на собеседовании будущий начальник, было не еврей ли я.
– Почему? – растерялся я, ожидая совсем других вопросов.
– Лакин Гелий Аркадьевич, – ответил начальник, глядя в мои документы. – Подозрительно как-то.
Говоря откровенно, я и сам толком не знал, какой я национальности. В детстве это вопрос не возникал, а потом, когда погибли родители, а вскоре умерла и бабушка, спросить было не у кого. Заводить подобные разговоры с двоюродной теткой и ее вечно угрюмым мужем, у которых я жил три последних школьных года, мне даже в голову не приходило. Одевали, кормили, включая и время учебы в универе – и на том спасибо, причем искреннее и огромное. Денежные траты я им, правда, потом с лихвой восполнил, но виделся с ними после учебы раза три максимум, чаще не было желания с обеих сторон. Какие уж тут расспросы о происхождении.
Так что я не знал, что ответить будущему начальнику – ярко-рыжему, начинающему лысеть крупному дядьке лет сорока пяти. Звали его Юрий Юрьевич, а фамилию я, признаться, забыл.