Земля святого Николая - стр. 14
– Вы оценили его довольно дорого, – заметил Фёдор Николаевич. – И не пытались торговаться?
– Я не хочу копить деньги. Я хочу писать стихи.
– А о чём вы пишете? – поинтересовалась Ольга.
Граф глянул из-под медных ресниц на Евдокию, чуть улыбнулся:
– Настанет день – и русский свет
Предстанет лучшими из лучших.
Ученья ниспадет запрет –
Не упусти часов досужих.
Священной властью этикет
Прольется ключевой водою,
Россию защитит от бед
Крестьянка с княжеской красою.
Красой ума, красой души,
Письма несорным, чистым слогом…
– Прошу вас. Довольно, – попросила Мария Аркадьевна.
– Дамам трудно понимать суть вашей поэзии, – Владимир подмигнул сидящей рядом Ольге. – Вы, граф, кажется, проповедуете свободу, равенство и братство?
– Уважение.
– Извольте растолковать, уважение кого и к кому, – вилка и нож скрестились на тарелке главы семейства.
– В нашем отечестве имеющим власть часто не достаёт вежливости. Многие из нас вышли из крестьян, но уважать достоинство ближнего за века не научились. Я за то, чтобы начать учить благонравию с низов. И запретить законом грубость и подобную вседозволенность в обращении с человеком.
– Вы уравниваете нас с крестьянами?..
– А давайте пригласим учителей хороших манер для нашей Палаши, – прозвучал чёткий голос Евдокии. – И посмотрим, чем она станет отличаться от нас с Ольгой.
– А потом воспитаем для неё мужа – и увидим, какими станут их дети и потомки, – подхватил Арсений.
Бумажная салфетка выпала из рук Марии Аркадьевны на пол.
– Ты удивляешь, Евдокия. Какие странные мысли приходят тебе в голову!
– Уж не из тех ли вы, граф, кто ратует за отмену крепостного права? – Фёдор Николаевич шевельнул светлой бровью.
– В моей родной губернии крестьян освободили шесть лет тому назад.
– Вы смотрите на Запад. Там немецкие помещики избаловали своих крестьян. В наших же среднерусских губерниях мужик сам не хочет на волю. Ему за барином спокойнее.
– В том, что наши крестьяне не готовы к воле, я с вами совершенно согласен. И всё же в Первино я заменил вашу барщину оброком.
– Вы разоритесь. В последние годы земля не даёт доходу. Они не смогут вам платить.
– Это теперь не наше дело, Фёдор Николаевич, – вмешалась княгиня. – Молодые – учёные, не под стать нам с вами, с нашими старомодными взглядами. А где Евдокия? Когда она успела уйти?
– Полминуты тому назад, – Арсений улыбнулся.
***
Евдокия тенью скользнула к задней лестнице и спустилась на кухню. Из трубы самовара гудело и дымило сосновыми шишками.
– Камердинер, говоришь? – спрашивала Алёна. – А чего без ливреи ходишь?
– Так Арсению Дмитричу угодно: от ливреи блеску замного слишком, – отвечал непривычно зычный для знакомой кухни баритон.
Лисьи глаза обернулись:
– Ого! Барышня… Что ж вам, за ужином скучно стало?
– Нет. Я просто так пришла сюда. С вами поговорить, – она села на долгую стёсанную скамейку рядом с ушатом колодезной воды. Чтобы и Степан Никитич скорее перестал кланяться – пугать своим ростом.
– Со мной? Да что ж я вам рассказать могу?
Евдокия посмотрела на его руки: ногти вычищены, локти прижаты, манжеты белые с перламутровыми пуговками. Барин, не иначе!
– С Арсением Дмитриевичем в Первино только вы приехали?
– Да у него в услужении я один и состою.
– А давно ли вы Арсению Дмитриевичу служите?
– Да-а-а. Да, барышня, я Арсению Дмитричу забольше, чем просто слуга. Детство-то у него было – не ах: отца потерял рано, понятное дело… Меня тогда к нему и поприставили, чтоб я за ним поприсматривал, да… Я ему и заместо отца, и братцем старшим, и в делах экономических управляющим… Так он, как постарше стал, бывало начнёт мне говорить: не ходи за мной. А вот однажды, помню, лет восемь ему было, отошёл я только – как один из наших дворовых ребятишек, дурачок он был, подбежал к Арсению сзади да едва не по голове поленом… Благо, я подоспел, так он и мне едва руку не вывернул… Да что я вам рассказывать буду? Ежели захочет, так Арсений Дмитрич сам вам обо всём расскажет. Верно?