Земля без радости - стр. 27
Как ни кряжист и коренаст был гном, однако и он не удержался – рухнул, погребённый под грудой синевато-стальных тел. Аргнист бросился было на выручку – другие стеноломы остановили. Грамотно, по всем правилам взяли в «клещи», так что пришлось топором отмахиваться, на месте без толку стоя…
И, наверное, стал бы этот бой последним и для не в меру отважного гнома, и для старого сотника, но в самый последний миг, когда вроде бы и надежды не осталось, свистнула откуда-то из сплетения сосновых ветвей нежданная белооперённая стрела. За ней вторая, третья, четвёртая…
Они летели одна за другой, неведомый лучник выпускал их так ловко и быстро, что никто и глазом моргнуть бы не успел, а за первой белой молнией уже и следующая спешила. Стрелы эти с лёгкостью пронзали почитаемые непробиваемыми крыльевые панцири; не прошло и нескольких мгновений, как страшный ком распался, рассыпался синей окалиной мёртвых тварей.
Двалин остался лежать ничком, неподвижный и окровавленный.
Все уцелевшие жуки с похвальной поспешностью бросились наутёк. Краткое время спустя на поляне, кроме Аргниста и гнома, оставались только мёртвые стеноломы.
Хуторянин так и не смог уловить момента, когда их спаситель появился на опушке, – ещё мгновение назад там стыли в недвижности сосновые ветки, а теперь, глянь-ка, у крайнего ствола стоит высокая стройная фигура в темно-зелёном плаще с прорезями для рук, длинный и тонкий лук странного белого дерева взят на изготовку.
– Эй, целы вы там? – Голос полон тревоги, но чувствуется и ещё некая внутренняя мягкость, столь несвойственная грубым и жёстким местным охотникам. Незнакомец кошачьей поступью двинулся через поляну, склонился над Двалином, и лицо его тотчас вытянулось. – Проклятье! Худо дело… Яд в раны попал… Торопиться надо!
Аргнисту и самому видно – плох гном, куда как плох, краше в домовину кладут. Шея, руки, ноги – всё, что железом кольчуги прикрыто не было, стало сплошной раной, да ещё и на глазах чернеющей. Хорошо, пальцы рук целы… Между колец доспеха с пугающей быстротой скользили алые струйки; стрелок отложил белый лук и склонился над Двалином.
Только теперь старый сотник смог как следует разглядеть незнакомца. Лицо правильное, чуть вытянутое, с высокими, хорошо очерченными скулами; от уха до уха аккуратная бородка курчавится, недлинная, тёмно-русая – девки такие любят. Брови срослись на переносице, а под ними холодновато поблескивают непривычно удлинённые глаза – серые, спокойные. Удивительно спокойные, словно и не было только что здесь кровавого боя, словно не хрипит у тебя на руках гном, кровью истекая… И где это ты только так стрелять выучился, парень?! И откуда это у тебя такие стрелы, что панцирь стенолома пробивают, словно гнилую рогожу?.. И лук у тебя странный, хотя в Галене какого только заморского товара не встретишь.
Гном истекал кровью, глаза его закатились. В три руки стащили с Двалина сперва кольчугу, а затем залитую кровью алую куртку из кожи горной змеи. Незнакомец только присвистнул при виде жутких ран и споро взялся за дело.
Сперва добыл из сумки какие-то порошки и снадобья, но потом веко впавшему в забытьё гному приподнял, губы сжал и всё добро своё – в сторону. Ладони на окровавленную грудь гнома положил – пальцы длинные, тонкие, как только меч такими держит? – и по лицу гримаса боли прошла. Раз руками над ранами прошёлся, другой, третий… Аргнист смотрел и чувствовал, как у него ум за разум заходит.