Зеленый Лог - стр. 27
С берега он выглядит, как заросший деревьями холм, а отсюда, с причала, как отвесная скала высотой метра три. В детстве нам строго-настрого запрещалось прыгать с нее в воду. Но мальчики все равно прыгали.
Топовский, Горбачев и… Меглин. Им потом, конечно, доставалось от родителей, но каждый раз они нарушали запрет. Мальчишки – такие мальчишки.
Правда однажды я тоже прыгнула с Камня…
Наверное, это был самый глупый и отчаянный поступок за всю мою жизнь. Не знаю, о чем я думала, ведь я едва не погибла, захлебнувшись и потеряв ориентацию в воде. К счастью, ребята быстро спохватились. Мальчики бросились в воду. Меня вытащил на берег Костя Меглин.
Кто-то потом доложил матери, и она до конца лета посадила меня под домашний арест. Иногда ко мне заглядывали Эффи, Стас и даже Костя, но их визиты оставляли у меня то самое ощущение, когда в больнице навещают пациента. А еще было в этом что-то унизительное. В тот год мне исполнилось двенадцать. Мальчикам было уже по тринадцать. Все гуляли, веселились, а я сидела в своем замке, но чувствовала себя не принцессой, а полной неудачницей… А еще именно в то лето мое сердце впервые открылось для чувств. Хмурый и злой на язык светловолосый мальчик, которого я знала всю свою жизнь и который спас меня, вдруг занял все мои мысли…
— Наши дорогие, — от воспоминаний меня отвлекает голос Елены Васильевны – мамы Жени. — Сегодня, в этот теплый июньский день, Женя снова собрала нас. Мы очень благодарны всем, кто пришел, чтобы вспомнить о ней. Наверное, у каждого из вас есть о Женечке свои особенные воспоминания, но, думаю, вы все согласитесь, что наша девочка была светлым человеком, такой батарейкой. Она заряжала всех вокруг позитивом и хорошим настроением, но ее не стало слишком рано…
Среди пришедших прокатывается вздох.
Мне кажется, что все сейчас думают не о Жене. Вернее, конечно, о ней, но и о себе. Когда из жизни уходят ровесники – это похоже на удар под дых. Я пытаюсь представить, что бы было, окажись я на ее месте. Моя мать бы тоже говорила обо мне с такой теплотой? А мои друзья? Сколько бы их пришло?
Хотя, если честно, слова Елена Васильевны немного искажают реальность.
В свой последний год Женя очень сильно изменилась. Знаю, нельзя так говорить об умерших, но Баркович стала такой душной, что с ней почти все прекратили общаться. Говорили, что она подсела на какую-то синтетику. Это бы объяснило то, как из веселой и открытой девчонки она превратилась в агрессивную истеричку со стеклянным взглядом, который вечно прятала под темными очками. Конечно, ее родители не могли не замечать того, что у Жени проблемы.
Я перевожу взгляд на отца Жени – Сергея – и отмечаю, что в отличие от жены, он выглядит более собранным, даже сосредоточенным. Его внимательные глаза пробегают цепким взглядом по лицам сидящих и, когда он вдруг смотрит на меня с немым укором, я испытываю неприятное чувство. Будто бы я виновата в том, что жива, а Женя нет, и мне нужно за это оправдываться.
Я начинаю жалеть, что не села рядом со Стасом. Сейчас бы я смогла взять его за руку, но Топовский с Горбачевым сидят в первом ряду. Большинство стульев пустует. Чтобы создать видимость того, что нас много, мы нарочно расселись подальше друг от друга.
В ритуальном зале на похоронах Жени побывали почти все жители города. Годовщину ее смерти тоже проводили в широком кругу. Еще прошлым летом Баркович пришли помянуть человек двадцать, а сегодня нас всего девять: родители, несколько самых близких друзей и мама с Надеждой Олеговной.