Здесь я устанавливаю правила - стр. 11
Она даже умирала так, будто бросала миру вызов. Когда узнала, что больна и лечение может только продлить ей дни, но не излечить полностью, отказалась от любой медицинской поддержки и стала просто жить. Она не пустилась в разгул в старании отвлечься от мыслей о неминуемом, но веселилась так, как никогда раньше.
Они проводили целые дни в парке аттракционов, облазили все окрестные леса в поисках ягод, грибов и просто интересных мест, летали на выходные к морю… Она полюбила лежать в траве без всяких покрывал, и всегда смеялась: «Эй-эй, берегись клещей! Это мне уже не страшно…»
Это у него иногда замирало дыхание и в голове метались бессильные вопросы «Почему? За что?» Она только смеялась и разводила руками не в разочаровании, а в стремлении обнять весь мир. «За что? Слушай, жадина, ты когда-нибудь спрашивал, за что вообще нам – именно нам с тобой – дана эта жизнь?! Почему все берутся ныть, когда чувствуют утрату, а подарки принимают как должное? Ведь каждый день – это подарок! Удивительный и незаслуженный. Нас могло бы не существовать вовсе, а мы получили возможность столько лет наслаждаться солнцем, и воздухом, и землёй, водой и лесом, цветами и лакомствами – всем, что только есть в этом мире! Это счастье, и нет ничего глупее, чем убиваться из-за его конечности»…
Одним вечером, который ничем не отличался от любого предыдущего, она вдруг остановилась и сказала: «Не вздумай из-за меня скорбеть. Не забывай, что когда-нибудь придёт и твоя очередь стать покойником, и тогда воспоминания о годах нытья тебя не утешат». Это было в её духе, и его тогда ничто не насторожило. А утром, когда он проснулся, она уже не дышала. Она лежала на боку, подложив руку под голову, и казалась просто спящей. Это тоже было в её духе…
Ветров отвернулся, перебирая воспоминания. Продолжать пререкания с Зеленцовой резко расхотелось. Хотя сейчас был подходящий момент, чтобы продолжить давление – несмотря на старание держать лицо, девчонка была выбита из колеи и уже не чувствовала прежней уверенности.
Вместо этого он снова вызвал охранника.
– Проводи.
Девчонка изменилась в лице, явно посчитав, что её опять ждёт подвал. Но ничего не сказала, не попросила…
Уже когда девчонку вывели за порог, он бросил вслед:
– В гостевую на втором этаже отведи её. И, девочка, не советую пытаться сбежать. На ночь спускаются собаки. Насмерть без приказа не загрызут, но остановят так, что шрамы останутся до конца дней.
Оставшись в одиночестве, достал из ящика стола фотографию. Нахлынувшие воспоминания не отпускали, требовали дальнейшего погружения.
– Лара, – вслух произнёс он, погладив изображение.
С карточки ему улыбалась красивая – для него прекраснейшая из всех, кого он когда-нибудь знал – тридцатилетняя женщина. Фотография была сделана за несколько месяцев до того, как она узнала о своей болезни.
Внешне у них с Зеленцовой не было ничего общего. Женщина на снимке – Лара, чудесная и неповторимая! – была яркой. Чёрные волосы, подстриженные в модное тогда каре, смугло-золотистая – сама по себе, не от загара – кожа, выразительные – может, чуть резкие, но удивительно живые, запоминающиеся черты лица… Уж в ней никто бы не заподозрил отсутствие характера, даже с первого взгляда!
Вот, к слову, взгляд у них был похож. Прямой, требовательный, непреклонный… Только Лара действительно имела право так смотреть. В отличие от…