Здесь люди. Дневник - стр. 5
«Ну и чего вы добились своей войной? Хотели пенсии и зарплаты как в России, хотели икру ложкой есть и ради этого продали свою родину? Наплевали на Украину? Так духовными скрепами сейчас питайтесь! Надо было вашему народу сразу всем сопливым ополченцам-бухарям под жопу надавать, чтобы эти ролевики войну не устраивали и города не рушили, тогда бы и проблем не было. А так вы обратили ваш же регион в шлак! Максимум, что вас ждёт, это судьба ободранной Абхазии, или как их там».
«Это всё ужасно и печально. Но какого хрена они не уехали, когда ещё была возможность? По-моему, задача любого трезво мыслящего гражданского человека максимально быстро эвакуироваться из зоны боевых действий».
«А чего другого можно было ожидать? Одно дело – провозгласить независимость, другое – обеспечить в независимой стране нормальную жизнь. Кто этих стариков заставлял голосовать за Лугандон?»
«А вот и очень хорошо. Зато теперь охрененно “независимые”. Выживают на российские подачки. Скоро эта халява закончится, и разбегутся “бравые ополченцы” к е***м собачьим».
Спустя три месяца, 21 марта, написала в дневнике:
Можно попробовать
«Я в Луганске»
21 марта 2015 года
Дневник
Очень хорошо помню тот день.
Нет, это был вечер.
Помню, пошла гулять с дочкой в парк. Было не очень холодно, всё было в снегу и недавно заледенело от замёрзшего дождя. Вокруг стояли снежные леденцы-снеговики и ходили маленькие малыши, постоянно падающие на этом «катке».
Мы шли по стемневшему парку, горели фонари. Дорожки с плиткой были очерчены белыми снежными прожилками.
За день до этого прочитала сообщение про Первомайск, про голодающих детей, про нечеловеческие условия этого города, который уже полгода решетили из тяжёлой артиллерии.
Перепостила и всё ждала, что кто-то отзовётся, и передам контакты.
Но никто не отозвался.
В парке стояла глухая тишина, дочка бегала вокруг. А я думала, что в Первомайске дети не могут так. Потому что они сидят в бомбоубежище и боятся выйти на улицу.
Такие же девчонки и мальчишки, как моя дочь.
Рядом снежная крепость и цветные фонари, подсвечивающие её. Дочка подбежала к одному из них и стала закрывать рукой свет.
– Мама, посмотри: у меня зелёное лицо!
Зелёное лицо светилось от счастья, парк был словно ночная снежная Нарния, как будто мы туда попали через платяной шкаф в большом старом доме.
Но ведь можно попробовать всё сделать самой?
– Серёж, тут подумала, как считаешь, можно ведь собрать самим еду и вещи и как-то передать?
– Давай.
Саша Гурзуфский и Лёша
Помню, почти все говорили, что это невозможно: как ты проедешь? Да зачем тебе туда соваться? Без тебя возят постоянно гуманитарку, полно фондов. На чём поедешь? Как повезёшь? Там никто просто так не передвигается! Как попасть? Что повезёшь? Как соберёшь? Граница! Могут убить! Там война! Ты сошла с ума?
Мне написали все, и я нагло врала, что всё решено, что мне всё сделают, и обо всём договорилась, и всё схвачено.
Не было схвачено.
В планах было собрать помощь и передать кому-то, кто довезёт и передаст в Луганск. Я начала судорожно обзванивать знакомых журналистов, но все только отфутболивали меня. Как вдруг написал Саша. Ещё один Саша в моей жизни.
Этот Саша оказался родом из Гурзуфа, того самого, где я потрошила деревья с алычой. Он учился в одной школе с моей близкой подругой и прочитал меня в «Живом Журнале»: