Завещание Петра Великого - стр. 43
Впрочем, флотский поручик тоже был строптив без меры. Посланный в Персию князь Артемий Воротынский писал о нем так: «Кожин этот такие безделицы и шалости делал, что описать нельзя, и почитает сам, что он у государя первая персона, и сам себя так показывает».
Порицал Кожин и выбор мест для построенных князем приморских крепостиц. Дело в том, что, как мы уже говорили выше, Петр приказал Бековичу построить на берегу Каспия не три, а всего одну крепость, и построить ее так, чтобы именно через нее начинать поход на Хиву. Сосредоточив отряд в приморской крепости, можно было затем коротким броском достичь Хивинского оазиса и продиктовать свою волю тамошнему хану. Но Бекович (по совершенно непонятной причине!) поступил иначе. Вместо одной он потратил все силы и средства на строительство трех крепостей. Две из которых были совершенно не нужны. Да и одну нужную, в Красных Водах, совершенно никак впоследствии не использовал. Мало того, он загнал в эти никчемные крепости почти всю свою регулярную пехоту – главную ударную силу экспедиционного корпуса, которая впоследствии будет там бессмысленно загублена. Однако, когда из Петербурга потребовали разъяснений относительно постройки трех крепостей, Бекович-Черкасский заявлял, что места для крепостиц выбрал, доверившись именно совету Кожина. Это была, разумеется, явная чушь. Но поди разбери из Петербурга, кто там в Астрахани врет, а кто говорит правду?
В конце концов взаимные кляузы так достали петербургское начальство, что их просто стали складывать «под сукно». И зря! Среди массы безосновательных попреков были и вполне разумные предостережения о надвигающейся катастрофе… Например, генерал-адмиралу Апраксину поручик Кожин с тревогой неоднократно писал, что предстоящий поход на Хиву готовится без надлежащей секретности: «Хивинцы и бухарцы узнали наши пути и собрались против нас войной… Чего хотим искать, не тайна ни для кого, и тайного нет ничего». Помимо этого, Кожин откровенно писал в Сенат, что войско под началом столь безграмотного и упрямого предводителя, как Бекович, обречено на верную погибель.
«Идти под командой Черкасского плутать и воровать не желаю», – черкал он в сердцах гусиным пером. В свою очередь Бекович доносил, что безумный поручик ему «пакости великие делает». А в один из дней между преображенским капитаном и флотским поручиком произошел еще один скандал, после которого Бекович распорядился верным джигитам отрезать флотскому уши. Не дожидаясь расправы, Кожин предпочел на время скрыться. Впрочем, абреки Бековича были лишь предлогом. В такое трудно поверить, но одно доверенное лицо российского царя, из опасения за свою жизнь, было вынуждено прятаться от другого, столь же доверенного лица. Тут уж действительно умом Россию не понять…
По всей видимости, Кожин все же не столько боялся за свою жизнь, сколько ждал отправки экспедиции, в которой откровенно не желал участвовать, считая ее обреченной не только на неудачу, но и на гибель, а кроме этого, ждал ответа из Петербурга на свои обличительные письма. Заметим, что, когда Кожин, размахивая письмами Петра, врал в Астрахани о том, что Петр и сам скоро приедет в Астрахань и будет тут зимовать, он всего лишь опережал события лет на 6–7.
Гром грянул, когда пришла пора отправляться экспедиции из Астрахани в Гурьев, чтобы оттуда сушей уже идти на Хиву. Князь Бекович-Черкасский писал Петру 4 апреля 1717 года, что поручик Кожин отказался ехать «за умалением денег, данных ему из Сената» и вообще скрылся в неизвестном направлении со всеми данными ему деньгами.