Затворники - стр. 33

, то есть «спасаться от скуки». Дворец удовольствий на окраине Феррары, где Борсо д’Эсте, эксцентричный правитель могущественного герцогства, расписал весь банкетный зал сценами из зодиака. Там было изображено шествие Венеры, которая ехала на повозке, влекомой лебедями. Под ней благословлял ее путь великолепный Телец – бык желтовато-коричневой масти, бока которого были усеяны золотыми звездами. Борсо задумал этот зал, чтобы произвести впечатление на своих гостей – астрология как отображение власти, как символ удачи. Но некоторые ученые утверждали, что дело не только в этом – дескать, Борсо и астрологи эпохи Возрождения, которые проектировали зал, считали, будто картины с изображением небесных тел могут оказывать такое же влияние на судьбу человека, как и настоящие звезды над головой. Будто нарисованное изображение Льва способно благотворно повлиять на гороскоп того, кто смотрит на него – в данном случае Борсо. Возможно, это и есть искусство в его самом высоком смысле. Это был тезис, к которому Линграф всегда призывал меня относиться серьезно.

Я переоделась в черное платье прямого силуэта и собрала свои кудрявые волосы в низкий хвост, взгромоздившись на недавно полученную от матери коробку, чтобы иметь возможность рассмотреть свое тело в маленьком зеркале в ванной. Разница была поразительной: прическа слегка романтична в своей необузданности, декольте достаточно глубокое, чтобы выглядеть сексуально, а сам покрой свободный и удобный: платье облегало бедра как раз в нужном месте, что вполне подходило для салона – первого, куда меня пригласили. Рейчел вряд ли надевала его больше одного, может быть, двух раз; оно было похоже на вещь, которую никогда не стирали. Я поборола желание порыться в сумке и посмотреть, какие еще вещи подарила мне Рейчел; вместо этого сбежала обратно по лестнице. Я не хотела, чтобы она ждала.

– О, я знала, что это будет идеально, – сказала Рейчел, когда я села в машину рядом с ней. Комплимент прозвучал так же естественно, как ощущалось прикосновение ткани платья к моей коже.

Мы ехали на север, вернее, еле-еле тащились по переполненному шоссе, Рейчел что-то набирала на телефоне, а я наблюдала, как высотки медленно уступают место зеленым окраинам, пока водитель не свернул на поворот, ведущий к выезду с шоссе, после чего машина покатилась по тихим улочкам, свободным в обоих направлениях. Рейчел ничего не говорила, и я, не желая показаться слишком настойчивой, слишком нетерпеливой и отчаянной, тоже сохраняла молчание. Наконец, когда мы остановились на длинной гравийной дорожке, Рейчел сунула телефон обратно в сумку и сказала:

– Мы на месте.

Моему взору предстал дом – великолепное сочетание серого камня и окон в свинцовом переплете, частые перекрестья которого делили стеклянные панели на крошечные квадратики. Круговую подъездную дорожку окаймляли бальзамические пихты и буки; парадная дверь представляла собой готическую арку, обрамленную подстриженным самшитом. Во многих отношениях это место напоминало мне Клойстерс – цвет камня, готическая эстетика и даже то, как подъездная дорога создавала атмосферу загадочности, дразня водителя неспешной демонстрацией то каменного дымохода здесь, то состаренного медного флюгера там. Мне было интересно, будет ли Джон ждать нас все это время, просто сидя в машине и жуя припасенные в багажнике бутерброды, как ждал в будни Рейчел перед музеем.