«Засланные казачки». Самозванцы из будущего - стр. 25

И тут же получил ответный ход – крепкий пинок сапогом в грудь отшвырнул его назад. Артемов, нелепо взмахнув руками, упал на снег и увидел, что верховой ласточкой выпрыгнул из седла прямо на него, явно намереваясь скрутить лежащего.

Но не тут-то было – Родион все же шесть лет занимался в секции карате, да и драться приходилось не раз, и в пьяном виде тоже. Так что опыт стычек, пусть и не совсем таких, а похожих, у него имелся, и вполне достаточный, как у большинства россиян.

А потому парень рефлекторно пнул ногой высоко вверх, даже лягнул, и прямо в брюхо падающего на него человека.

Хэк…

– У, мля! Задушу, контра! Собственными руками задушу! Нет, вначале муди оторву! И съесть заставлю! У-у! Гад!

Родион вскочил на ноги первым, а ряженый красноармейцем катался на снегу, держась обеими руками за пах и изрыгал из себя самую гнусную матерщину, угрожая проделать над ним сто казней египетских.

Второй всадник, что «оприходовал» Пасюка, лихо спрыгнул с коня, и с винтовкой в руках кинулся на Родиона. Буром попер на него, как алкаш на заставленный бутылками буфет, подставив для удара самое слабое для мужика место.

И Родион, радостно взвизгнув, решил повторить приобретенный секундами раньше удачный опыт, с диким криком, что вызвал бы одобрение сэнсэя, нанес классический удар, который десятки раз отрабатывал в спортивном зале.

– Кийя!

Вот только забыл Артемов, что шинель не кимоно, а вместо покрытого матами пола блестящий твердый наст, покрытый коварным снежком, а на ногах скользкие до ужаса кирзовые сапоги с гладкой, чуть ли не из картона, подошвой.

– Уй!

Правая нога еще шла к вожделенной цели, но левая поехала вслед за ней по снегу, и Родион понял, что падает на спину. Можно было еще извернуться, но ряженый ловко крутанул руками винтовку и хрякнул прикладом по коленке.

– Ай! Сука! Козлы позорные! Беспредельщики!!!

Артемов катался по снегу, вопя от дикой боли куда громче, чем подраненный им мужик, и изрыгал самые гнусные слова, что слышал от подгулявших братков в его «приличном заведении».

Сильнейший пинок в бочину опрокинул подхорунжего на живот, лицом в снег, и на спину навалилась тяжесть. Руки вывернули с неимоверной силой, задрав локти. Кто-то тут же стал связывать кисти, делая это с немалой сноровкой.

– Отбегался, ваше благородие! Так что лежи, пока я тебе бока не намял! Ишь ты, молод ишчо, молоко на губах не обсохло, а уже подлым ударам научился! Это как можно мужика по мудям сапогом приглаживать?! Это каким зверенышем быть нужно?! У нас в деревне за такое башку махом отрывали!

– Вы на кого ручки свои блудливые подняли! Суслики жеваные, козлы похотливые, волки позорные!

Ермолаев поднял было сапог, чтобы пнуть связанного прапорщика в бок, но остановился – такого вычурного набора слов он еще не слышал в своей жизни. По опыту старый служака знал, что человек, когда испытывает сильную боль, способен на многие откровения. В том числе и такие, как сейчас, что не грех и запомнить, а потом при случае ввернуть.

– Геи пломбированные! Чтоб вам гриф гитарный в очко засунули! С размаха, да повернули. И смычком потом поиграли!

– Складно излагает офицерик, – рядом завистливо вздохнул Ларионов, уже пришедший в себя от пропущенного удара, – ловок оказался их благородие пинаться. Да кричал как страшно, совсем не по-русски. – И вздохнул с нескрываемым сожалением: – В универитете, видать, учился, вон как шпарит. И хотя слова незнакомые наполовину, зато все понятно!