Заряд воображения - стр. 8

Яна в последний раз оглядела свой закуток: стол, кровать, плечики со школьной формой; на полке – стопка книг с торчащими закладками. Книги почему-то не изымали – почти никакие, кроме, разве что, стихов. Но Яна и не знала, что такое стихи.

Схватившись за щеколду, она вспомнила, что под матрасом остался вчерашний рисунок Иры. Но за дверью уже звучал голос матери:

– Двое. Яне семнадцать, Ирине семь. Да, их почти одновременно ко мне приписали…

Яна выбила щеколду из паза – на пальцах остались сухие чешуйки краски, – распахнула окно и влезла на подоконник. Прыгать было невысоко, коричневые цветы под окном пружинили не хуже мата. Она прыгала в них каждый месяц уже полгода, а цветы не мялись. Что за сорт? У – упорство.

– У – упоротость, – пробормотала она и спрыгнула вниз. Набитый рюкзак крепко стукнул по спине. Покачнувшись, Яна схватилась за угол стены, подтянула лямки и помчалась к заброшенному заречному парку, за которым начинался чёрный рынок Синала.

***

– Ну? Едешь?

Она обернулась. Позади, в красном зареве, стояли старые районы Синала; в окнах горели искорки ламп. Впереди леденела чёрная река, ветер разносил по ней запахи ила, гнили и влажных камней. Где-то на горизонте мутная блестящая вода сливалась с небом.

Катер уже покачивался у причала. На нём не было огней, и понять, что он здесь, можно было только по слабому рокоту и плеску.

– Что ты сказал им обо мне?

– Что ты умеешь прятать. Выжидать. Торговаться. Им нужен человек, чтобы работать на складе вывезенных из Руты материалов. Ты подходишь отлично.

– У меня нет денег на дорогу.

– Я сказал, что ты отработаешь билет на том берегу.

Яна сжала кулак и до крови укусила костяшки.

– Я смогу вывезти сестру? Потом? Когда-нибудь?

– Может быть. Решай быстрее!

– Ты сам едешь?

– Не кричи! – Он схватил её за руку и заозирался. – Ты хоть думаешь, что будет, если нас обнаружат?!

– Ты едешь? – срывающимся голосом повторила Яна, чувствуя, как вибрирует всё внутри.

– Неделю назад уплыла другая лодка. Они не добрались до Йерлина. Может, потерпели крушение, может, их заметили на границе.

– Ты боишься?

Рокот мотора стал громче. Плеск усилился, и на корме загорелся крошечный, как светлячок сигареты, сигнальный огонь. Заскрипели сходни.

– Ты едешь, Каминова? Едешь или нет? – отчаянным шёпотом спросил он.

Яна снова растерянно оглянулась.

Вдалеке дремал молчаливый, холодный Синал. А по ту сторону чёрной воды, невидимые за туманом и расстоянием, стояли другие города, где не изымали воспоминаний и материалов, не обнуляли людей. Самым близким из них был Йерлин – столица соседней с Рутой Йерлинской Империи.

…В дремлющем, мрачном Синале спала Ирина.

Сходни, чавкая, поползли прочь от берега.

– Ну! – как сквозь вату услышала Яна. – Решай!

Она закусила губу и надавила кровившими костяшками на глаза – до боли, до цветных пятен под веками.

Огонёк на корме погас.

– Отплываем, – донеслось с палубы. – Вы садитесь?

***

Яна с криком вскочила, всё ещё слыша, как рокочет катер. Снова снилось то же. Это воспоминание приходило каждую ночь перед изъятием материалов.

– Что такое опять? – На пороге, отодвинув ширму, которая какое-то время заменяла дверь, стояла мать. На ней была водолазка с высоким воротом и старые джинсы – видимо, ещё не раздевалась после смены; мать работала дежурной в детприёмнике. – Не ори, Иру разбудишь.