Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека - стр. 142
Когда я читаю эту удивительную сцену, приходит в память другая сцена из Шекспира, когда Ричард III покоряет сердце королевы Анны над гробом убитого им ее мужа. Здесь нет той красивой рыцарской обстановки, но характер – генотипы – очень близки. Различие в пользу Каширина: он искренен, по-своему любит внука, а в искренности любви Ричарда еще можно сомневаться.
Впрочем, дед не всегда был искренним и, как человек практического ума, считал постоянную искренность недостатком. Он сам учил внука: «Будь хитер, это лучше, а простодушность – та же глупость, – понял? Баран простодушен»…
Внук прислушивался к советам умного деда. Мальчик задумал как-то устроить себе хижину в саду, в яме. Дед увидел, похвалил ловкую работу, сам помог, обещал посадить вокруг подсолнухи, мальвы и закончил советом: «Это очень полезно, что ты учишься сам для себя устраивать лучше». – «Я очень ценил его слова», – говорит по этому поводу М. Горький.
Образования старик Каширин не получил никакого, но грамоту знал хорошо, по крайней мере славянскую. Ей сам и обучил внука. Сцена, когда суровый дед учит внука азбуке и оба стараются перекричать друг друга, художественно-красива: такого старика нельзя назвать злобным. Хорошо понимал необходимость учения, ежедневно читал книги, преимущественно духовные, и очень бережно относился к ним.
Будучи уже восьмидесяти лет, В. В. Каширин сам вел свои хозяйственные дела, помогал сыновьям устраивать мастерские и сам был готов, отдав им свое дело, открыть новую красильную мастерскую. Но неудачные спекуляции поглотили его состояние, он мало-помалу совсем обнищал, опустился, стал жалким скрягой, попрошайничал и кончил жизнь полусумасшедшим нищим. «Когда бабушка успокоилась уже навсегда, дед ходил по улицам города нищий и безумный, жалостно выпрашивая под окнами: «Повара мои добрые, подайте пирожка кусок, пирожка-то мне бы. Эх, вы-и»…
Но характеристика опустившегося 90-летнего старика нас здесь не может интересовать. Она любопытна только с точки зрения патологии старости, как пример старческого разложения психики. Отыскивать здесь те или иные проявления генотипа было бы слишком трудно и неосторожно.
Максим Горький долго останавливается на религиозности своего деда и в анализе его ищет указаний на основные черты его характера. Мне кажется, однако, что и здесь следует сделать поправку на возраст. В известной среде к 80 годам старик обычно становится особенно религиозным, хотя бы в расцвете сил он самым равнодушным образом относился к религии. Но, конечно, врожденные особенности природы каждого человека не могут не наложить отпечатка на характер старческой религиозности. Впрочем, может быть, в данном случае религиозность была теснее связана с характером В. В. Каширина: ведь псалтир-то он, конечно, выучил наизусть в молодости. Внуку очень не нравился сухой формализм религии деда, чтение затверженных молитв с боязнью опустить какое-либо положенное слово. «Дедов Бог вызывал у ребенка страх и неприязнь: Он не любил никого, следил за всем строгим оком, Он прежде всего искал и видел в человеке дурное, злое, грешное. Было ясно, что Он не верит человеку, всегда ждет покаяния и любит наказывать»…
В. В. Каширин, как и все другие самостоятельно мыслящие люди, брал из господствующей религии только то, что подходило к его характеру и наклонностям: он создавал себе бога по своему образу и подобию. Христос с его любвеобильной моралью был совершенно чужд ему. Его бог, как и сам он, строгий хозяин, организатор, ведущий большое дело и беспощадно карающий негодных работников, так как нет иного средства их исправить. Таким был и сам дед в своей жизни.