Размер шрифта
-
+

Зародыш мой видели очи Твои. История любви - стр. 8

– т е, что специально для Спасителя помечены кроваво-красными перышками) ворковали в оливковых (Olea europaea) рощах, а тигрицы (Panthera tigris), лежа на берегах журчащих речек, кормили своим молоком козлят (Capra hircus). Вдали на горизонте, над мраморными утесами, порхали херувимы.

Ангел был на седьмом небе, в родных краях, так далеко от земной юдоли плача, как только можно себе представить. Он вздохнул с облегчением: Судный день, похоже, окончен, все успокоилось, Всевышний победил – на веки вечные, АМИНЬ!»


«Аминь!»


«По теням от оливковых деревьев Гавриил определил, что на небесах приближалось время ужина. (Здесь все отбрасывало тени, хотя бесчисленные сóлнца всегда стояли строго в зените. Данное замечание сделано просто для справки.) Внезапно ангел ощутил, как по его гигантскому туловищу растеклась безумная усталость. Вояж на Землю поистине вымотал его, ох-ох, и ничего он так не желал, как вернуться в свои благословенные покои в доме Отца, на главной площади Райского Града. Гавриилу не терпелось поскорее улечься в сдобренную парфюмом ванну – в играющую пузырьками святую воду серебряной купели – и смыть с себя накопленное за день напряжение.

А вечером он собирался повеселиться на площади:

потанцевать вместе с ангелами-хранителями на булавочной головке.

Расправив утомленные крылья, Гавриил поправил на груди трубу, взлетел и направился домой».


«Слава Богу!»


«Да, восхвалим преславное имя Его! Только не забывай, что теперь на божественной сцене заправляет Сатана».


«Ой, точно!»


«И, хотя мое повествование на время обратится к другому, своего последнего слова он еще не сказал».


«А Гавриил?»


«Мы к нему еще вернемся, только позже».


«Поцелуй меня!»


«И сколько мне это будет стоить?»

«Ты получишь один поцелуй бесплатно – за тигриц, я в них узнала себя, они такие очаровашки».


«Спасибо».


«На здоровье».

III

3

«Когда Мари-Софи спустилась утром на кухню, повариха деловито мутузила на столе здоровенный кусок теста. Посыльный мальчишка, примостившись на другом конце стола, из отпущенного ему шматка лепил пряничных человечков: ваял существ по человечьему образу и подобию – утапливая ноготь в податливую массу, он отделял от тела руки и ноги, а глаза и рот оттискивал шпажкой для жаркó́го.

– Слава Богу, ты здесь! – ни на секунду не сбившись с месильного ритма, повариха повернула к девушке пухлощекое лицо.

Тесто плясало на столе, подлетало в воздух и шлепалось обратно, тянулось, сжималось и вертелось, как егозливый бутуз, не желающий менять подгузник. Повариха была вся в его власти, ее пышное тело тряслось и колыхалось – от маленьких ступней, мелко приплясывавших под столом, до второго подбородка, который то выпячивался, то втягивался в такт с источником этих колебаний – тестом.

– Ну, не знаю, какая Ему слава, ведь я сегодня не работаю, – ответила девушка, сделав вид, что не заметила посыльного мальчишку, с хищной ухмылкой склонившегося над своими творениями. – У меня уже сто лет не было выходного в воскресенье!

– Да Боже мой, дитя, я и не собиралась просить твоей помощи, окстись! Нет-нет-нет!

Понизив голос, повариха задергала головой, подзывая к себе Мари-Софи. Когда стряпня занимала обе ее руки, она таким образом управляла всем на кухне: быстрыми движениями головы рисовала в воздухе невидимые линии, соединяющие то руку – с перечницей, то ладонь – с поварешкой, то пальцы – с ручкой кастрюльной крышки.

Страница 8