Запретный плод для нимфы, или Нимфы против Нагов - стр. 14
Но какие бы ядрено-изощренные ругательства я не использовала в адрес Эрика, открыть балконную дверь они были не способны, а в комнату мне, по любому, как-то попасть нужно было. Клювом разбить стекло у меня вряд ли получится, оценила я свои шансы в образе фламинго, поэтому пришлось остановиться на способе не комильфо, то есть перевоплотиться в человека, и затем, находясь на балконе одетой в то, в чем мать родила, атаковать собственные окна сумкой. Честно говоря, о таком подвиге даже подумать было жутко стыдно, не то чтобы исполнить, поэтому я медлила, и медлила, и медлила, и еще раз медлила и еще не один раз медлила. И тут надо отметить, что пословица: «семь раз отмерь, один раз отрежь» определенно содержит в себе океаны океанские мудрости, потому что пока я медлила, меня заметила Присцила, которая теоретически была моей соседкой по комнате, а практически жила у родной тетки по материнской линии. Оказывается, именно в это злосчастное утро, которое увенчало не менее злосчастную ночь, которая увенчала совершенно кошмарно-злосчастный вечер, Присцила поссорилась в очередной раз с тетушкой и вспомнила, что у нее же есть комната в общежитии и, кроме того, решила она, Каролина нуждается в утешении и сочувствии, а значит ее, Присцилы, место рядом с подругой, а не с тетей, уже порядком утомившей ее своими бесконечными нравоучениями и ограничениями.
– Каро? А что ты там делала в такую рань? – устроила мне допрос подруга, впустив меня в комнату.
– Летала, что не понятно… – зло буркнула я. – Я всегда по утрам, перед завтраком летаю!
– А-а-а! А я-то думаю, почему балконная дверь открыта…, но заметив это, – она указала на мужской носок (ах, если бы только носок, его я смогла бы объяснить легко) и…, я мысленно громко, протяжно и отчаянно застонала, на спортивную кофту Эрика, естественно, единственную в своем роде, да еще и с императорским гербом на груди. Дело в том, что летуче-ползучий гад, в отличие от меня, излишней скромностью не страдал, и поэтому приперся ко мне в комнату со своими вещами в пасти. И это мне, а не ему пришлось краснеть и прятаться в ванной, пока он облачался в приличный вид.
– Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-это не то, что ты думаешь…. В ней Этьен был… и забыл… и теперь она дорога мне как память, – пусть и запоздало, но все же нашлась я с объяснением.
– Вот если бы «э» было чуть поменьше…, я бы тебе может и поверила…
– Ила, это правда. Да и когда бы я успела с недопринцем? Этьена только вчера не стало. Я его еще и оплакать даже не успела, – и… плотину прорвало, и из моих глаз хлынули горькие слезы, совершенно искренние, несмотря на то, что очень своевременные.
– Каро! Бедная моя! – бросилась ко мне с утешающими объятиями Присцила, – прости меня, бесчувственную! Пойдем, я блинчики тебе приготовлю. И я с собой варенье, знаешь какое вкусное, от тетушки захватила! А может, хочешь меда? Или мороженного? Или конфет? Так у нас тоже есть! Я же утешать тебя переехала!
– Спасибо, блинчиков вполне достаточно, – хлюпнула я носом и поплелась заваривать кофе.
Учитывая то, что утро выдалось бурным и полным сюрпризов, надеяться на спокойный, рутинный день – не приходилось. Однако, день меня взял и удивил: занятия в академии прошли своим обычным чередом, а поездка в министерство лишь подтвердила то, что я и так знала. Что касается его императорского бастардства, то в академии он, также как и я, старательно и успешно абсолютно не замечал меня, и этим своим поведением окончательно и бесповоротно убедил Присцилу, что кофта таки не имела к нему никакого отношения. В министерстве же он был безупречно-холодно вежлив и предупредителен, и это его отношение теперь уже меня убедило, что у недопринца ко мне исключительно деловой интерес, и что у нас все же есть шанс сработаться на почве расследования убийства Этьена.