«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева - стр. 28

Никто и подумать не мог! Теоретиков называли утопистами! А ведь строим! Так горячо в это верилось!

…В те времена был еще не тридцать восьмой, а тридцатый год, декабрь. И Москву засыпало чистым снегом. Не таким, который сейчас превращается в жижу неопределенного цвета, которой тебя может облить любой грузовик. А тем снегом, который покрывал окна и крыши, улицы, скамейки в парке, скульптуры, да еще снежинки падали на лицо и щекотали нос.

Правда, не было Новогодних ёлок – их по инициативе Косарева «реабилитируют» только через пять лет! Но все же в той Москве, где ощущалось предновогоднее настроение.

У Косарева в конце года было полно работы, собрание на собрании, подготовка Пленума, частые вызовы в Кремль, да еще жена – на последнем месяце беременности.

Они все еще жили на Русаковской улице, и до работы, в центр, на Ипатьевский переулок добираться приходилось довольно долго. Если без машины – на двух автобусах. И всякий раз Косарев оставлял беременную Марию с одним-единственным наказом: милая, как только что-то почувствуешь, сразу звони. И вообще, береги себя, реже выбирайся из дому!

Ну как же! Сидеть в четырех стенах было вовсе не в характере моей бабушки, Марии Викторовны. К тому же ее беспокоил будущий новогодний стол: назвали гостей, а чем угощать-то?

В те времена в Москве с продуктами не было такой, как теперь, вольницы. Особенно перед праздниками. И если «выбрасывали» что-то, мгновенно выстраивалась очередь.

30 декабря к Маше забежала соседка, сказала, что на Серпуховке обещали «выбросить» гусей, она оделась, и они поехали.

Очередь оказалась безразмерной. В хвосте ее люди стояли спокойно, шутили и сплетничали. Но чем ближе очередь подходила к фургону, из которого торговали гусями, тем сильнее волновались люди, нервничали, толкались. И в результате шагов за пять до борта возникла давка.

Маша отступать не желала, наоборот, сама тоже толкалась, кричала, призывала «товарищей» к порядку, составляла какие-то списки и в итоге получила гуся.

Но дома почувствовала себя неважно – видно все-таки толкотня подействовала, – стали отходить воды. И тогда она срочно набрала Косарева.

Она рассказывала мне много лет спустя, что Косарев сначала не поверил, что жена рожает, потому что роды начались чуть раньше срока. А в итоге родилась моя сероглазая мама.

Ее назвали Еленой.

Косарев видел ее последний раз минувшей ночью, 28 ноября 1938 года, и так жалел, что не разбудил: надо было проститься.

Надо было сказать единственной дочери главные слова: Лена, что бы плохого ни говорили тебе о твоем отце, не верь! Отец не просто любит тебя, а видит в тебе цель жизни и свое будущее. Он служил родине, как мог, честно и на полную катушку. А то, что его назвали врагом родины, – это нечестные, подлые игры людей, которых когда-нибудь призовут к ответу. Такова жизнь.

Он помнил, что чекисты взяли только Марию, Лену не тронули. И это оставляло ему надежду, что его дочь минует чаша сия и она сможет жить долго и счастливо.

Елена Александровна Косарева – родная дочь комсомольского вождя всей страны не только сможет выжить, но когда-нибудь и расскажет людям правду о том, что произошло. Если бы Косарев верил в Бога, он бы помолился Богу за ее благополучие. Потому что Лена женщина и, как женщина, она продолжит наследную линию Косаревых в будущее, каким бы оно ни оказалось.