«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева - стр. 25

Вот как в конце марта 1929 года назначенный на эту должность комсомольским пленумом, с полного одобрения партии, в кабинете генсека оказался новый хозяин – мой юный дедушка, Александр Васильевич Косарев.

Ему было всего 26 лет – пацан по нашим временам!

Но как показало время, он, всем врагам назло, вошел в эту работу не как нож в масло, а как сверло с победитовым наконечником входит в бетон – с треском, шумом и сильным, до перегрева, сопротивлением материала.

Когда Косарева привели в кабинет, перед ним сидели двое: Леонид Шварцман, в то время помощник начальника 5-го отделения 4-го отдела 1-го управления НКВД СССР, и его коллега из того же отделения Борис Родос. Оба имели репутацию редких садистов.

После нудных и пустых вопросов: фамилия, где проживает, кем работал, причем по нескольку раз, чтобы сбить с толку заключенного и он стал нервничать, – последовал не вопрос, а скорее, предложение.

– Значит так, сука, – молвил Родос, – нам известно, что тебя завербовала польская разведка в варшавском зоологическом саду! Будешь отрицать? Признавайся! Подписывай протокол, и мы отправим тебя назад в камеру! Не подпишешь – пожалеешь!

Косарев невольно усмехнулся, поскольку реплика Родоса больше напоминала анекдот. Да, он бывал в Польше, в Варшаве, но не посещал зоосад, просто не успел, о чем сожалеет. И никакая разведка его не пыталась вербовать.

– А я тебе говорю, контра, выкладывай, как было дело! – вступил майор Шварцман, круглолицый брюнет с глазами хорька.

– Да нечего мне рассказывать! – ответил Косарев. И в ту же минуту тяжелое пресс-папье обрушилось ему на голову.

Саша потерял сознание и очнулся от воды, которую из графина лили на его голову. И оттуда, с пола, Косарев прохрипел:

– Сволочи! Разве это допрос? Разве вы Косарева губите? Вы советскую власть губите!

После этого его принялись бить ногами.

Как ни странно, Косареву это напомнило историю во Франкфурте-на-Майне, куда девять лет назад он отпросился у Сталина на антиимпериалистический конгресс. И ему разрешили эту командировку, но под чужой фамилией. Хорошо, что он тогда еще не был так широко известен, иначе немецкая полиция могла вычислить его и арестовать. А так Косарев вместе с друзьями, немецкими коммунистами, беспрепятственно гулял по городу. Франкфурт уже тогда, в июле 1929-го, был наполнен молодчиками в рубашках цвета детского поноса со свастикой. Они хамили всем подряд, грабили еврейские лавки и обычных прохожих.

Это были отряды Эрнста Рэма.

И вдруг они увидели сцену у пивной: у какого-то рабочего паренька в кепке штурмовики попросили огня, прикурить папиросы. А когда тот вынул спички, его ударили по лицу, сбили и стали избивать ногами до тех пор, пока тот, окровавленный, только едва ворочался на булыжнике.

«Камрады, – вспыхнул тогда Косарев, – что мы стоим? Пошли, покажем этим фашистам кузькину мать!» Но немецкие парни схватили его за рукав: «Александр, не надо! Их больше! И кроме того, их прикрывает полиция, разве не видишь?» И действительно, у входа в пивную за всем происходящим равнодушно наблюдали два полисмена.

А теперь в кабинете у чекистов Сашу могла озарить догадка, от которой по телу у любого поползут мурашки. Эта догадка могла напугать Косарева больше, чем кованые каблуки Шварцмана и Родоса. Неужели мы отдали столько сил, столько крови, чтобы построить социализм, завещанный Лениным, а построили государство ненависти людей друг к другу, тотального страха, насилия?