«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева - стр. 11
В одной руке он держал свои сапоги, а в другой – пистолет.
Их взгляды встретились.
– Вы кто? – спросила Маша изумленно. – Вы, наверное, к мужу? Но он еще спит…
Офицер включил свет, присел, натянул сапоги, спустился вниз и сказал в пространство:
– Заходим, мужики! Они уже на ногах!
Эффекта внезапности, который планировал Берия, не получилось.
И тотчас в дом, стуча сапогами и прикладами карабинов, вошли еще несколько военных.
На шум появился заспанный Косарев.
– В чем дело? – спросил он. – Я никого не ждал. Кто вы такие, кто приказал?
– Вы гражданин Косарев? – спросил майор в носках.
– Так точно. А вы-то кто?
– Народный комиссариат внутренних дел.
Кто еще находится в доме?.. Ах, дочь и няня… Садитесь с женой здесь. Без разрешения не вставать. Не разговаривать. Мы начинаем обыск.
Мария Викторовна не выдержала, указала пальцем на майора и сказала Косареву:
– Представляешь, Саша? Этот тип крался к нам на второй этаж, в нашу спальню в одних носках! Как вор или извращенец! Ни стыда, ни совести!
– Отставить! – выкрикнул майор. – Прекратите оскорбления! Нам известно, что на вашей даче полно оружия! Гражданин Косарев, вы сами его покажете или я прикажу моим людям перевернуть все вверх дном?
– Зачем переворачивать, – спокойно сказал Александр Васильевич, – моя коллекция оружия зарегистрирована в милиции, есть разрешение. Это за моим кабинетом. Там еще одна дверь, откроете и увидите. И аккуратней. Иначе я доложу вашему начальству.
– Какому начальству? – вдруг услышал Косарев и поднял голову.
Перед ним стоял Берия.
Обыскивали несколько часов под руководством самого наркома. Цеплялись к каждой бумажке, нюхали, смотрели на свет, даже подносили свечу – искали шифровки, тайнопись. В результате ничего, кроме книг классиков марксизма, рабочих тетрадей Косарева и журнальных подшивок, не нашли.
В результате дома, действительно, образовался разгром. Вещи валялись на полу вперемешку – одежда, посуда, граммофонные пластинки, газеты, обувь.
Незаметно в окнах стало светлеть, наступал рассвет.
Военные зевали. Им хотелось спать. По всему было видно, что они мечтают поскорее покончить с делом и отправиться по домам.
Наконец, Косареву официально объявили об аресте и велели собираться.
Косарев посмотрел на жену. На ее лице не дрогнул ни один мускул, из глаз не пролилось ни слезинки.
– В таком случае, – сказал Косарев, – позвольте хотя бы проститься с ребенком!
Майор в носках кивнул, и они отправились в детскую.
Лена спала.
Косарев стоял и смотрел на нее, не проронив ни звука, откуда-то зная, что видит дочку последний раз в жизни.
Наверное, он так долго стоял у кровати, что майору в носках надоело ждать. Он почти нежно коснулся плеча арестованного и тихо сказал:
– Товарищ Косарев, простите, нас ждут…
– Саша, я тебя больше не увижу? – спросила Маша мужа, когда его вели мимо, по коридору, к двери, подбежала, обвила руками…
Моя бабушка вела себя как грузинка и большевичка. Как умная женщина, которая и без Косарева находилась в гуще политических событий. А бывая с мужем на вечеринках сталинских вассалов, слушая их разговоры, изучив их нрав, – отлично понимала, что эти люди ради своей шкуры готовы на все.
Например, вдруг начать называть черное белым и наоборот.
Отвернуться от самых старых боевых друзей, от товарищей по оружию, с которыми прошли и революцию, и Гражданку, проклясть их имена, если Хозяин назвал их врагами.