Записки взрослой женщины. Сборник, повести рассказы - стр. 10

– Скажите, я могу отложить эту куклу на полчаса? – спросила я продавца совершенно взрослым голосом. Мама всегда откладывала товар на полчаса, если не хватало денег расплатиться сразу. – Я сейчас схожу кое-куда и вернусь.

– Да, на полчаса можно. А кое-куда – это далеко?

– Тут рядом. В горком партии, – ответила строго и удалилась, сохраняя достоинство. Выйдя из магазина, я припустила бегом.

Мамы в кабинете не оказалось. Я стучала и дергала дверь – все напрасно. Мне казалось, что полчаса вот-вот истекут, и как только они истекут, милая Бигги достанется чужим людям. Я села на ступеньку и стала ждать, глядя на огромные настенные часы. Минутная стрелка замирала и перепрыгивала, замирала и перепрыгивала, приближаясь к критической отметке. Наконец, осталось всего шесть минут до времени «Ч». Я поняла, что все пропало, и заплакала, то есть слезы потекли, а я, хоть и крепилась, не могла их остановить. В этот момент из зала заседаний стали выходить люди. Мама вышла едва ли не последней и увидела такую картину. Надо мной, оперевшись на перила, стоял мэр города Вадим Михайлович, расспрашивал и никак не мог разобрать, что послужило причиной моего безутешного горя. Вадим Михайлович работал председателем горисполкома, а мэром города, на иностранный манер, его называла мама.

– Извините, – сказала мама. – Это моя дочь. Мы сейчас разберемся. В чем дело? – строго спросила мама, поднимая меня со ступенек.

Я ладонями отодвинула слезы со щек к ушам, но как только собралась с духом, чтобы рассказать, в чем дело, минутная стрелка опять перепрыгнула.

– Уже поздно, – выговорила я трагически. И разом как бы со стороны увидела ситуацию. Рядом с моей эффектной мамой в стильной серой юбке и желтой кофточке, облегающей талию, в туфлях-лодочках и с карандашом, воткнутым в высокую прическу за аккуратным ушком, стоит девочка-переросток в безобразном зимнем пальто, из рукавов которого торчат грубые варежки на резинке, и некрасиво кривит лицо, потому что хочет куклу. Я впервые в жизни подумала, что вырасту страшненькой, но это ничего не меняло. Мне нужно прямо сейчас, пока, может быть, еще не все пропало, четыре рубля семьдесят копеек. Об этом я сказала маме и уточнила, спохватившись:

– Нет, четыре рубля пятьдесят пять копеек, потому что пятнадцать копеек у меня есть.

– Это большие деньги, – сказала мама. – Зачем тебе?

– Бигги! – выдохнула я и снова залилась слезами, потому что стыдно хотеть такую дорогую куклу в моем возрасте.

– Куда беги? – насторожилась мама, оглянулась и повела меня в свой секретный кабинет.

У нее не оказалось с собой таких денег: это ж почти пять рублей! А весь мамин месячный заработок составлял шестьдесят рублей плюс уральские минус подоходный налог. Мама понимала, что горе мое безмерно, но не понимала, как его искупить. Любое утешение выглядело слишком слабым. Немецких кукол к нам еще ни разу не завозили.

– Мягкая, и волосы расчесываются? – уточнила мама.

– Там еще сумочка с зеркальцем, – добавила я драматическим шепотом.

Она достала карандаш из-за уха и молчала какое-то время, постукивая им по столу.

– У меня есть два рубля, – сказала мама и выложила из сумочки две желтенькие бумажки. Порылась в кошельке и достала еще двадцать копеек.

Она была не против покупки Бигги! Она просто не знала, у кого занять сейчас два рубля пятьдесят копеек до аванса или хотя бы до завтра, уж дома-то необходимую сумму мы найдем. «Снимем с книжки», – говорил папа в таких случаях. У него часть зарплаты сразу шла на сберегательную книжку: если что, книжка нас всех выручала.