Записки социальной психопатки - стр. 9
В трудные годы «военного коммунизма», когда чувство голода было постоянным и привычным, одна дама пригласила Раневскую и нескольких других актеров послушать ее пьесу. Дама сообщила, что вслед за чтением пьесы будет сладкий чай с пирогом, после чего все приглашенные конечно же радостно собрались в ее доме.
Спустя много лет Раневская вспоминала эту «толстенькую, кругленькую женщину», читавшую им пьесу о Христе, гулявшем в Гефсиманском саду. Артисты делали вид, что слушают ее, но в комнате слишком сильно пахло свежим пирогом, чтобы они могли думать о пьесе или о чем-либо еще кроме еды.
«Я люто ненавидела авторшу; которая очень подробно, с длинными ремарками описывала времяпрепровождение младенца Христа, – писала в воспоминаниях Раневская. – Толстая, авторша во время чтения рыдала и пила валерьянку. А мы все, не дожидаясь конца чтения, просили сделать перерыв в надежде, что в перерыве угостят пирогом… Впоследствии это дало мне повод сыграть рыдающую сочинительницу в инсценировке рассказа Чехова „Драма”…»
В конце 20-х годов в Ленинграде Раневская познакомилась с Самуилом Яковлевичем Маршаком.
Маршак впервые услышал о Раневской, когда она играла в Бакинском театре в пьесе «Наша молодость» по роману Виктора Кина. Вдова Кина вспоминала: «Никогда не забуду, как уговаривал Виктор Самуила Яковлевича поехать с ним в Баку посмотреть этот спектакль. Маршак сказал: „Очень хочу в Баку, а еще больше посмотреть актрису Раневскую. Я так наслышан о ней…“ Он даже просил Виктора взять билет и для него. Не помню уж, почему, но поездка эта не состоялась».
Когда же они наконец познакомились, они очень быстро подружились, и как это почти всегда было у Раневской – если уж подружились, то на всю жизнь.
Последний раз они виделись в 1963 году, в подмосковном санатории, когда оба переживали тяжелую потерю: Фаина Георгиевна – смерть сестры, а Самуил Яковлевич – смерть Тамары Габбе.
А уже через год Раневская стала одной из тех, кто провожал самого Маршака в последний путь, и на вечере, посвященном его памяти, читала свои любимые стихи:
Однажды Самуил Маршак, спросил Раневскую, какое первое стихотворение она запомнила в детстве.
Она ответила, что это было стихотворение «Белое покрывало». Читал его гимназист – ухажер ее старшей сестры. В черновиках ее мемуаров тоже есть упоминание об этом: «Чтение повергло меня в трепет. Гимназист вращал глазами, взвизгивал, рычал тигром, топал ногами, рвал на себе волосы, ломая руки… Кончалось чтение словами: „…Так могла солгать лишь мать“. Гимназист зарыдал, я была в экстазе».
Это стихотворение немецкого поэта Морица Гартмана (в переводе М. Михайлова) о молодом венгерском графе, которого австрийские угнетатели приговорили к смерти. Мать графа обещает ему пойти к королю и вымолить помилование, а его просит смотреть завтра на балкон – если она будет в белом, значит его помилуют, а если в черном – казнят.
Юная Фаина выучила эти стихи наизусть. Спустя много лет ее сестра Белла перед самой своей смертью вдруг спросила ее, помнит ли она того гимназиста и стихотворение «Белое покрывало». Раневская ответила, что строки, в которых описан поступок матери, помнит до сих пор.