Записки русской американки. Семейные хроники и случайные встречи - стр. 28

. Может быть, дело как раз в том, что его исходный замысел провалился и фильм, в котором деятель запретного исторического прошлого изображался вполне сочувственно, стал не явлением советской пропаганды, а данью хрущевской «оттепели», и Эрмлер таким образом частично искупил свои сталинские прегрешения.

Для В. В. вдруг началась новая эпоха, ознаменовавшаяся «паломничеством» к нему во Владимир; так выражаются те, кто пишет об этом периоде его жизни. Основываясь на своем или чужом опыте, они описывают его именно как обломок обруганной, запретной империи – только в положительном ключе: как человека честного, эрудированного, остроумного, гостеприимного. Ему было уже за девяносто, а он развлекал гостей пением романсов под гитару и играл им на скрипке. К нему приезжали Мстислав Ростропович, замечательный комический киноактер 1920-х и 1930-х годов Игорь Ильинский (фильмы с ним я очень люблю), православный диссидент и национал-патриот Владимир Осипов, художник Илья Глазунов. Приезжали к нему и по делу: Солженицын, писавший тогда «Красное колесо», Марк Касвинов, автор книги о царствовании Николая II «Двадцать три ступени вниз», одним из источников которой были «Дни» Шульгина, Лев Никулин и С. Н. Колосов, снимавший по его роману-хронике многосерийный телефильм «Операция „Трест“» (Шульгина в нем играет Родион Александров), Виктор Дувакин – чтобы записать его на магнитофон. Что касается Солженицына, меня давно интересует вопрос – читал ли его В. В. и обсуждал ли с ним, например, «Один день Ивана Денисовича». Мне кажется невозможным, чтобы он не читал эту в свое время столь нашумевшую повесть, к тому же попал в ГУЛАГ в те же годы, что и Солженицын[86]. Об этом, однако, ни тот ни другой не пишет, а жаль.

В. В. очень повезло с молодыми людьми, которым он диктовал свои воспоминания, когда начал слепнуть. Среди них были генеалог Р. Г. Красюков, у которого он подолгу гостил после смерти жены в 1968 году, и историк Н. Н. Лисовой. Теперь эти воспоминания опубликованы отдельными изданиями и в журналах «Лица» и «Диаспора»; доступны они и в Интернете. Другим секретарем В. В. был ленинградец Н. Н. Браун, сын советского поэта, увлекшийся монархизмом, который, как мне говорила Е. К. Дейч, «влюбился в Шульгина». Он присутствовал при кончине Марии Дмитриевны и под диктовку В. В. написал Диме письмо о ее смерти; оно хранится в моем семейном архиве. Когда в 1969 году Брауна судили за антисоветскую деятельность, Шульгина привезли в Ленинград, чтобы он, как это ни смехотворно, дал показания о том, что Браун его агитировал против советской власти! Само собой разумеется, старик ответил: «Подсудимый не мог меня агитировать против советской власти, потому что я являюсь ее сознательным врагом, идейным врагом Ленина и большевиков. Являясь участником белого движения, я воевал с большевиками и коммунистами»[87]. Браун получил восьмилетний срок.

Одним из молодых «опекунов» Шульгина, у которого он тоже подолгу гостил, был москвич Марк Кушнирович, живший в знаменитом доме в Лаврушинском переулке. Познакомившись со мной на просмотре «Перед судом истории», он пригласил меня к себе. Марк вспоминал о том, как В. В. пел романсы, аккомпанируя себе на гитаре, как ценил красивых женщин, как иронизировал, но главное – как он был справедлив и терпим. После смерти жены В. В. его стали опекать соседи, семья Коншиных (из рода знаменитых текстильных промышленников), особенно два брата, Николай и Михаил, тоже исполнявшие обязанности секретарей. С другим его молодым почитателем и крестником, Евгением Соколовым, ставшим журналистом в эмиграции, я познакомилась в Вермонте у его однофамильца – писателя Саши Соколова, с которым мы оба дружили.