Записки психиатра. Безумие королей и других правителей - стр. 25

Впрочем, уже в следующем году император приметил себе третью жену, Статилию Мессалину. Ради ее красоты и обаяния приказал он арестовать мужа Статилии (между прочим, четвертого по счету), Марка Вестина Аттика, но тот не стал дожидаться расправы и быстренько самоубился. И в 66 году Нерон женился в третий раз, а невеста, соответственно, вышла замуж в пятый.

Несложно угадать, что и в Сенате, и в богатых домусах, и среди простого люда копилось недовольство пополам с, мягко говоря, изумлением. Назревал кризис.

В 65 году недовольство Нероном оформилось в довольно крупный заговор: солировал сенатор Гай Кальпурний Пизон (потому заговор и назвали его именем), а на подхвате числилось еще около двух десятков неравнодушных граждан – и сенаторы, и префект претория, и трибуны преторианской когорты, и центурионы, и несколько всадников (как вы помните, всадник в Риме – это не просто человек, который оседлал лошадь), и вольноотпущенница.

И все бы у них получилось, пожалуй, да только стало подтекать невовремя – и заговор не удался, зато император оторвался во время допросов, принудительных самоубийств и казней с конфискациями.

«Ну и как прикажете руководить таким сбродом? – риторически спрашивал Нерон. – Стараешься тут для них, песни поешь, стихи читаешь на табуреточке, а они?» И махнул рукой: есть специально обученные люди, в советниках числятся, оклады себе положили нехилые, пусть они и отдуваются. А мне пора блистать. Оргии проводить, опять же.

Императору бы принять во внимание, что в бюджете – не в последнюю очередь из-за увеселительных мероприятий – образовалась здоровенная дыра, что население, которое подкосила чума 64 года, не вывозит предписанных ему налоговых и прочих отчислений, что восстановление Рима после пожара тоже влетает в асс, и надо бы что-то с этим делать – да кто бы осмелился капать психопату на мозги?

А в провинциях, с которых продолжали драть четыре с половиной шкуры вместо привычных трех, недовольство не просто назревало: оно перезрело и забродило.

Обострение случилось, как и положено всем обострениям, по весне. В марте 68 года наместник Лугдунской Галлии (той, у которой столица в Лугдунуме, нынешнем Лионе) Гай Юлий Виндекс вдруг заявил: «Я взбунтовался. Извините, но я взбунтовался». Настропалил он вверенные ему легионы, и пошли они до городу Риму, устраивать этим столичным похохотать. В Риме, понятное дело, обсценно удивились и отправили другого наместника, Луция Вергиния Руфа из Верхней Германии, надавать наглецам по сусалам и провести воспитательные децимации.

Виндекс, произведя нехитрые фаллоназальные подсчеты, понял, что не справляется, и подкатил к третьему наместнику – уже из Тарраконской Испании, Сервию Сульпицию Гальбе – с интересным предложением. Дескать, айда с нами, а мы тебя за это императором сделаем!

Гальба подумал, да и согласился. И двинул свои легионы на соединение с Лугдунскими. Но малость припоздал: галльских мятежников успели изрядно потрепать, Виндекса прирезать, зато беглецы как следует пополнили войско испанцев. Луций Вергиний Руф не решился на второе сражение и отошел в сторону: мол, как рассудит Сенат, пусть так оно и будет. Вдруг я против будущего императора сейчас выступлю – и что тогда?

Сенат поначалу рефлекторно объявил Гальбу врагом народа. Но вот ведь незадача: привлекательность наместника Тарраконской Испании от этого только возросла. Мол, надо же – нашелся хоть один, кто решил открыто выступить против Нерона. А уж когда второй префект преторианцев, Гай Нимфидий Сабин, заявил, что Гальба – это пять, до Нерона дошло, что дело пахнет отнюдь не розовым маслом.