Записки об осаде Севастополя - стр. 38
В той же комнате на стенах висели редкие английские гравюры, представлявшие морские битвы. Направо и налево от дверей сверху донизу помещались рельефные изображения разных английских кораблей. На большом столе, вправо от лестницы, стояли ящики со стеклами, где можно было видеть куски многих редких деревьев и небольшие модели лодок малоизвестного устройства. Еще правее, за окном, в большом шкапу, также цельного красного дерева с зеркальными стеклами, хранились разные минералы, окаменелости, древние сосуды, монеты, камеи, чучела морских животных и херсонесские мозаики. В следующей комнате, довольно обширной зале в два света, прежде всего кидалась в глаза большая прекрасная модель корабля «Двенадцать апостолов» со всеми принадлежностями: снастями, флагами и орудиями. Корабль, стоя на пьедестале вышиной немного ниже человеческого роста, почти доставал до потолка своей средней мачтой, и над самой этой мачтой была пробоина, сделанная бомбой в марте месяце (1855); но бомба пощадила корабль, пронесшись по зале из угла в угол и разорвавшись подле одного шкапа с книгами, у которого нижние дверцы расщепала в куски и, кроме того, разбила в полу несколько паркетин>53. По всем стенам стояли шкапы цельного красного дерева с зеркальными стеклами. Я постоянно любовался этими стеклами: кроме превосходного состава, белизны и чистоты они имели еще то достоинство, что на них не было никаких цапин, вероятно, вследствие перевозки по воде.
На шкапах вверху были сделаны золотые надписи, которые означали разные отделы книг, но книг тогда уже не было: их вынули и уложили в ящики; а в июле месяце перевезли в Николаев.
В следующей, последней комнате – читали. В нее вели большие створчатые двери цельного красного дерева, всегда затворенные. Посредине комнаты помещалось два стола, и на них лежало постоянно 66 журналов на разных языках: на одном столе брошюры и газеты, переменявшиеся через неделю; на другом ежемесячные журналы, которые не снимались в продолжение месяца и более. Стены были оклеены лучшими обоями. В простенках между окнами и на стене рядом с дверью висели превосходные ланд-карты, стоившие Библиотеке около 15 тысяч. Они были устроены на блоках: желающий мог спустить карту для рассматривания и потом снова поднять. Мебель этой комнаты была изящна и покойна до последней степени. Все это цельное красное дерево. Посредине стены, противоположной входу, был вделан чугунный камин.
Как хорошо и приятно было усесться в этой комнатке и читать, несмотря на то что вокруг Библиотеки летали бомбы и ядра и нередко лопались под окнами в саду; несмотря на то что нестерпимый треск и гул раскатывался кругом (в особенности, если стреляли на 3-м бастионе), и стекла дребезжали, а иногда и вовсе трескались и падали, звеня, на пол. Под конец не было ни одного живого окна во всей Библиотеке, а где-то были высажены бомбами целые рамы. Скорее этот гром и опасность придавали еще большую прелесть заветному уголку; всеми думами несся в гостеприимную светлую комнату, к столу, покрытому печатными листами. О, как приятно было там! Мне кажется, там и умереть было бы легче. Две жизни чувствовал в себе, сидя в мягких креслах и читая какой-нибудь увлекающий листок, принесшийся бог весть с какой стороны: или из далекой и милой России, откуда смотрели на нас тысячи родных очей; или с берегов Франции и Англии, от наших европейских учителей… Сто раз спасибо, столько раз, сколько пролетало над нами бомб, – спасибо тем, кто приказывал отпирать двери Библиотеки в это грозное время, кто думал о ней до конца!