Записки о капитане Виноградове (сборник) - стр. 10
Окон в ружейке, естественно, не полагалось, но Виноградов и так представлял: один за другим опускаются с неба «борта», пригибая к земле встречающих, за секунды наружу высеивается новая дюжина торопливых навьюченных всякой всячиной фигурок, какие-то ящики, трубы, мешки… Облегчившись, отталкивается вертолет напружиненными колесами от асфальта, в незапамятные времена заставленного ремонтируемыми тракторами и комбайнами, отваливает в сторону, вверх, уступая кусочек пространства другому.
Там, снаружи, было сейчас очень шумно.
Здесь – нет. Разве только если очень прислушиваться.
Здесь пахло куриным концентратом, промасленной ветошью и немножечко тальком.
Никто не курил…
– Распишись. Вот тут! Тут тоже…
У старшины были красные от недосыпа глаза, смешная фамилия и орден «За личное мужество».
– Хорошая вещь. Я таких не видел. – Старшина аккуратно, но крепко перехватил принесенную Виноградовым винтовку: так обращаются с оружием люди привычные, знающие ему цену. – Ну-ка, мы ее на почетное место…
Лязгнув запором, он отворил тяжелую металлическую дверь сейфа. Поставил винтовку прикладом на дно, так, чтобы не повредить невзначай оптику. Рядом, в отдельной ячейке, пристроил обоймы.
– Все?
– Все! – Они со старшиной были давними приятелями, но не рассказывать же ему, что один-единственный заначенный от государства патрончик сейчас греется в тесном кармашке на груди, рядом с бумажником и «ксивой».
Каждый, в конце концов, имеет право на сувениры.
– Поздравляю…
Виноградов уже успел поведать, что к чему, и старшина, покончив с формальностями, предложил:
– Примешь?
– Наливай! – Собственно, это было как нельзя кстати.
– В целях медицины…
Хозяин прошел мимо длинного ряда окрашенных по-корабельному железных шкафов – через соответствующие проушины кокетливо свисали на веревочках пластилиновые печати. Порывшись под штабелем бронежилетов, он на какое-то время исчез в лабиринте заваленных разнообразной амуницией стеллажей.
– Ага! – торжествующе донеслось оттуда, и старшина протиснулся обратно, по пути задев ногой пирамиду бывавших в употреблении резиновых дубинок. – Черт, коз-злы…
На газете возникли бутылка «Московской» кизлярского разлива, стаканы, нож и три корочки хлеба. Подумав, хозяин присовокупил к натюрморту помятую банку, оказавшуюся при вскрытии скумбрией в собственном соку.
Водка была гнусная, так что порцию свою майор одолел с напряжением, в три приема. И набросился на консервы.
– Спасибо… ух!
– Давай рубай – не стесняйся. Потом там вон в углу накидаем шмоток, и спи себе, пока то-се. Утром разбужу, когда наряды придут со смены.
– Думаешь, будут разоружаться? Как обычно?
– Не знаю. Посмотрим… Хорошо бы!
В это верилось слабо. Размеренные будни кончились, опять начиналась война.
– Когда вам заменяться?
– Должны через одиннадцать дней.
– Да-а… Гуляева жалко. Мужик был стоящий.
– Да и Михалыч тоже…
– Я его не застал. Он позже перевелся.
– Да, дела… – Оба подумали, что дай Боже, если все ограничится только двумя погибшими. В осенних боях за неделю отряд потерял столько же, сколько за всю историю борьбы с доморощенными рэкетирами и самолетным террором.
– Идти надо. Доложиться на всякий случай. Чтоб не искали!
– Тоже верно. Зажуй, на! – Старшина протянул четвертинку луковицы.
– Спасибо. Кстати! – Владимир Александрович почти привел себя и форму в порядок. – Кстати… У меня в «макаре» меньше чем пол-обоймы осталось. Выручишь?