Записки нечаянного богача – 2 - стр. 19
– Помоги, мил человек! – снова засипел он. В левой руке показался зажатый крест, который ему удалось с треском выпростать из дыр и складок.
– Кто ты? – мой голос прозвучал над темной водой глухо и как-то угрожающе. Не иначе – с перепугу.
– Ушаков я, княже! Волком кличут! Погребной ключник князя-батюшки Андрея Ивановича! – зачастил сиплый, каким-то рывком повернув голову на мой голос. И стало понятно, что он слепой. Потому что глаз у него не было. А то, что показалось мне ярким колышащимся сумасшествием между век, оказалось наплывами и каплями расплавленного светлого металла.
– Что ты делаешь здесь, Волк? – тем же голосом спросил я. Потому что менее страшно мне не становилось. И нужно было хоть что-то делать, хоть о чем-то говорить, чтобы не кинуться в воду с лодки к противоположному берегу.
– Поставлен за здешним погребом-захоронкой следить, людишек жадных гонять денно и нощно. Да только давно уже никто ни про клад сей, ни про меня, ни про князя не ведает, – он явно давно молчал, вон как пробрало. Мне вдруг очень сильно захотелось остановить медленно, но скользивший челнок. И лодка замерла тут же, как по приказу. А Волк продолжал хрипеть:
– Отослал нас князь с-под Нова Города, троих. Велел добраться до Старицы и добро его сберечь да родню. Кто ж знал, что обманут воеводы великокняжеские? А крест ведь целовали, псы! – ключник расходился не на шутку. – Пронского князя утопили тогда. Скомороха Гаврилку спалили на костре по пояс – начали пятки прижигать, да на меня отвлеклись. Глядь – а от того уже под самый срам одни уголья. А надо мной вдоволь тешились, аспиды. Кости ломали, ремней со спины нарезали да солью, солью! – он сорвался на хриплый визг, заново переживая давно прошедший ужас. – Да ни с чем остались, свиньи! Не выдал я ухоронку княжью. Залили тогда железом мне уста да очи, чтоб ни живой, ни мертвый не открыл я никому казны да тайны, – Волк часто и коротко дышал. А меня снова не ко времени озаботил вопрос – может ли мертвый быть не в своем уме? И если не в своем – то в чьем тогда уме он будет?
– Знаю я, обучен ты отпускать душу на покаяние. Двух воинов освободил уж да колдуна черного спровадил. Отпусти и меня, Христом Богом молю! Чай не басурман ты, не ливонец, не фрязин – нашу, старую кровь в тебе чую, – и ключник облизнул усы и бороду вокруг рта черным языком. Выглядело это препаскудно.
– Что ты сторожил здесь, Волк? – я конкретизировал предыдущий вопрос.
– Все, все скажу, как на духу, княже! По ручью сему три дюжины шагов – овраг будет. Осыпался сильно, но виден пока. Каменюка там здоровый, с борова-секача размером. Супротив него – лаз в земле. Ворота да опоры прахом осыпались давно. Чуть копни – и влазню найдешь, по ней чуть вперед да одесную. Там и казна князя Андрея Ивановича, – Ушаков говорил взахлеб, и водил крестом, зажатым уже в обеих руках. Чекан он отпустил, и тот, чуть качнувшись, съехал вдоль пня почти к самой воде.
– Пять сундуков, о коих грамотка обманная князем твоим писана – в них что? – вот тебе и пригодился так давно читанный «Князь Серебряный», Дима. Поди-ка без навыка такую фразочку построй?
– То другой, другой лаз нужен! Дальше по оврагу иди, дюжин пять шагов от секач-камня. Лесок там начнется частый, ельник. На дне оврага каменный болван лежит, со старого времени. Куда головой смотрит – туда иди, пока в пень еловый в два обхвата не упрешься. Под тем пнем лежат и сундуки. Посуда там дорогая, грамоты, оружье всякое. А самое тайное и сердцу княжьему дорогое – под последним пятым сундуком, что от оврага дальний. Только отступить на восход надо с пару аршин и на один аршин землю снять – там и будет ковчежец, – Ключник замолчал, поворачивая из стороны в сторону голову с незрячими глазами. – Все сказал тебе, княже, ничего не утаил. Отпустишь ли душу? – свистящий голос звучал жалко, просяще.