Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год - стр. 48

Не имев терпения дождаться утра, я разбудил матросов и, лишь начало рассветать, приказал спускать на воду суда; некоторые изумились такому предприятию, но по свойственной одному русскому солдату строгой во всяких случаях подчиненности, безмолвно повиновались и, несмотря на ужасный бурун, шлюпки были на воде. Решившись во что бы то ни стало не оставаться долее в столь диком месте и терпеливо ожидать перемены погоды, я намеревался переправиться на ту сторону канала, где виден был домик. Мы отвалили, поставили рифленый парус, в половину сверх того уменьшенный, но лишь оный был поднят, баркас всем бортом зачерпнул воду, катер непременно бы опрокинуло, если бы в сие время не изорвало у него парус. Тогда, спустившись по ветру, оставалось одно средство – привесть на другой галс и стараться пристать к другому острову, по виду столь же дикому и необитаемому, как и первый. Принуждены будучи оставить парус с крайней опасностью, перешли мы не более 200 сажен к берегу, как и увидели пред собой небольшой залив, очень хорошо прикрытый от южного ветра. Вошед в него, я очень радовался, что гребные суда можно было оставить на дреках и не нужно было вытаскивать их на берег.

Оставя караул при судах и положив тяжелый мушкетон на плечо, с 30 вооруженными матросами, в надежде найти какое-нибудь жилище, пошел искать оного. Мерными шагами и в молчании взошли мы на небольшое возвышение и что же увидели? Большое селение в прекрасной долине, осененной деревьями и окруженной виноградниками. Нет слов изобразить наше восхищение, от радости мы все перекрестились и сказали: «Слава Богу!», прибавили шагов или лучше побежали. Приближаясь к первому дому, я вспомнил, чтобы быть сыту, нужны деньги, смотрю по карманам, нет ни копейки, спрашиваю у матросов: ни у кого ни гроша, это обстоятельство уменьшило нашу радость, мы остановились и со смехом обыскивали пустые свои карманы. В первом доме нашли мы старика, от которого узнали, что находимся на острове Жупано, что есть здесь канцлер, губернатор, сенатор и помещик, и, сколько мог я понять, все сии четыре звания принадлежат одному лицу. Я послал к нему гардемарина просить позволения запастись провизией, думая, по праву военных, дать ему после одну расписку. Сенатор прислал просить к себе, встретил меня за воротами и, весьма ласково взявши за руку, ввел в дом. На первый раз, в длинном для голодного моего желудка разговоре, начал он изъяснять затруднительное между двумя сильными державами положение республики. К счастью моему, скоро вошла его жена, и в утреннем наряде, прекрасная собой, она, когда подали мне весьма маленькую чашку кофе и без сухаря, сказала разговорчивому супругу своему, что чрез служанку она узнала, что надобно скорее накормить людей моих. Муж вышел. Я встал и, проходя зеркало, увидев изорванные свои сапоги, закоптелое от бивачного дыма лицо, с крайним замешательством засвидетельствовал ей мою признательность за внимание. Я представлял собой рыцаря плачевного образа, сидел пред нею на высоком узеньком стуле в неловком положении, то скрывая сапоги, то поправляя галстук, то застегивая мундир и от сострадательных ее взглядов еще более робея; но, несмотря на то, однако ж, разговор наш, с помощью нескольких итальянских слов, написанных у меня на листке, который принужден я был держать в руках, и речений, из Священного писания заимствованных, оживился. Мало-помалу я ободрился и уже смеялся, как вошел сенатор. Политика бедной его республики снова переменила лицо мое, и мне, конечно, сделалось бы дурно, если б прекрасная, умная, воспитанная жена его не поспешила подать завтрак.