Записки кота Мурчика - стр. 12
Огурцы. Колючие, разных форм и размеров. Моешь, ошкуриваешь, режешь на тонкие, но не прозрачные, примерно двухмиллиметровой толщины диски, перемешиваешь со сметаной – лучше густой, более или менее похожей на ту, которой ей положено быть и которой она была в детстве, на одесском Привозе, когда в ней ложка стояла, и присаливаешь. Главное, не пересолить. В меру, всё в меру. Чтобы чувствовалось, что соль есть, мелкая, белая, но не более того. Есть с хлебом, лучше тоже белым, тёплым и мягким. Можно со свежевыпеченной или хотя бы подогретой в СВЧ-печке среднеазиатской тандырной лепёшкой. Их теперь в магазинах полно. Нет лучшего хлеба, чем этот круг с мягкими утолщёнными подрумяненными краями и тонкой хрустящей серединой…
Кабачки. Точнее, кабачок. Средний, чтобы освоить за один раз. Молодой, похожий на салатового цвета тупорылую торпеду. Моешь, обрезаешь концы и рубишь на кружки, миллиметра по три-четыре. На горячей сковородке со смешанным маслом – к сливочному и подсолнечному можно добавить оливковое, если дома есть, чуть подсолив, обжариваешь с двух сторон. Есть с таким же хлебом. Запивать… Ну, тут кто что предпочитает. Можно горячий чай – без сахара. В жару самое то. Можно холодное пиво. Исключительно правильный завтрак, обед или ужин. Как придётся. При этом автора зараз хватает на что-то одно: или огурцы со сметаной, или кабачок. Хлеба только не забыть! Оно, конечно, для фигуры вредно, но по всем законам природы идеальное тело стремится к форме шара…
Детская память прихотлива. Что-то остаётся на годы, что-то уходит практически мгновенно. У автора, к примеру, засели в памяти ежегодные летние поездки в Одессу. Причём не только что-то хорошее, но и моменты, когда ему приходилось не то чтобы огребать от родителей, но попадать в неловкие ситуации. Маленьким автор был исключительно болезненным ребёнком. Папа, при всей его вспыльчивости, слова ему не говорил и переживал за него страшно. Зато мама строила одним взглядом. Что-что, но это она умела. При этом в качестве наказания, в самом крайнем случае, могли поставить в угол, но сурового выражения маминого лица тоже хватало. И с лихвой. Не то чтобы она взглядом гипнотизировала, как кобра воробья, но что-то в этом роде чувствовалось.
К примеру, были у автора тогда парадные, невесть где купленные, гольфы. Белые как снег, с двумя бомбошками на каждом, болтавшимися на белых же витых шнурочках. Судя по всему, предмет сей был изготовлен в одной из стран соцлагеря, куплен явно по блату, и мама им очень гордилась. Так что на променад, на Дерибасовскую, эти самые чёртовы гольфы она на автора и надела. Притом что было ему тогда лет шесть, не больше. Поскольку дело было явно до школы, а его в Одессу в первый раз взяли в 1965 году. Ну, стало быть, Одесса, Дерибасовская, выход семьи в люди. По Дерибасовской же гуляют постепенно – прав был Жванецкий. Справа папа, слева мама, между ними, взятый с двух сторон за руки, чтобы не потерялся, автор в шортиках, модной на тот момент украинской вышиванке (настоящей, а не той, в которой Зеленский сдуру рассекает), белых гольфах с бомбошками и сандаликах.
Желающие позубоскалить на тему того, что носки и гольфы с сандалиями не носят, так что сие есть признак советского (вариант – российского) варварства, могут воткнуть себе эту чушь в причинное место и поворачивать там до достижения полного морального удовлетворения. Носят. Просто у нас это пришло из Германии и Австрии в те времена, когда иначе было ходить в открытой обуви просто неприлично и так до сих пор в нашей стране и осталось. Ретростиль. НИКТО из приличных людей обувь на босу ногу тогда не носил. Это противоречило всем нормам и понятиям. Теперь наоборот, так мало ли что в этой жизни перевернулось с ног на голову. Так что то, что раньше было признаком портовой гопоты и биндюжника, превращено косящими под них дешёвыми городскими пижонами в норму. Вроде татуировок.