Записки хирурга военного госпиталя - стр. 37
– Так! Здесь все закончили, теперь живей дуйте в процедурку! – надтреснутым голосом приказала главная сестра госпиталя выбежавшей из гипсовой комнаты раскрасневшейся старшей сестре отделения с приличным мешком мусора в руках. – Там у вас лекарства неровно сложены.
– Вы что? Считаете, что генерал и в процедурку сунется? – обозначил я свое присутствие. – И начнет проверять, ровно или нет коробки с лекарствами выстроены в шкафу.
– Кто его знает! – скрипнув зубами, недовольно пробурчала Выжигина и демонстративно отвернулась от меня. – Нужно еще в перевязочную глянуть!
– Дмитрий Андреевич, шли бы вы отсюда, – зашептала мне на ухо старшая сестра, косясь в сторону Генриетты Самуиловны, уже направившей свои тяжелые шаги в сторону перевязочной. – Что вы все на рожон лезете? Вы что, не знаете, что она тут в госпитале серый кардинал. Оно вам надо с ней ссориться? Она же все Волобуеву доложит. А он ее, как маму родную, слушает.
– Елена Андреевна, позвольте, я сам решу, как и с кем, мне себя вести, – как можно приветливей ответил я старшей сестре. – Пока я еще заведующий этим отделением.
В этот самый момент из перевязочной комнаты с малиновым лицом, по которому градом текли крупные слезы, словно ошпаренная выбежала Татьяна Михайловна Самойлова, наша перевязочная медсестра. Милейшая, надо сказать, женщина, больше тридцати лет отдавшая работе в операционной и перевязочной и не имевшая за все время не то что нареканий, а даже устного замечания. Редкая умница и отличный работник, очень всегда доброжелательная и с неподдельным состраданием относящаяся к больным… На службу каждый день приходила на час раньше, чтоб тщательно подготовить рабочее место, и уходила домой только тогда, когда все больные перевязаны и вокруг все сияло чистотой и порядком. Увидев нас в коридоре, она остановилась и нерешительно посмотрела на меня и старшую.
– Татьяна Михайловна, что случилось? – я первым сделал ей шаг навстречу.
– Все в порядке, Дмитрий Андреевич, – вяло улыбнулась она, стараясь промокнуть носовым платком выступившие слезы.
– Татьяна Михайловна, вас главная обидела? – предположила Елена Андреевна.
– Сейчас я ей задам! – рванул я вперед, пытаясь как можно быстрей достичь перевязочной, где бесчинствовала мадам Выжигина.
– Ой, доктор! Не надо! – взмолилась Татьяна Михайловна. – Еще хуже будет! Я вас очень прошу – не ругайтесь с ней!
– Да, доктор, – подхватила ее старшая сестра, – вам она ничего не сделает, а после на нас отыграется!
– Хорошо! – я остановился в трех шагах от перевязочной и повернул назад. – Только я все равно ЭТОГО так не оставлю. Пускай только генерал уедет.
Как оказалось впоследствии, Выжигина не на шутку взъелась на Татьяну Михайловну из-за крема для рук. Да, из-за обычного крема. У нее после работы с дезсредсвами стала шелушиться кожа рук. Принесла из дома крем и положила его на стол рядом с различными журналами и тетрадями. Оказалось, что сей поступок, оказался тягчайшим воинским преступлением, лишь по чистой случайности не обнаружен высоким посетителем. Кто там и когда придумал, что держать на рабочем месте средства по уходу за кожей, подпорченной, кстати, на том самом месте агрессивными средами, не знаю. Но довести хорошего человека до слез довели.
Мои доводы, что нельзя так обращаться с людьми, были биты козырной фразой, которую я потом часто слышал из уст представителей министерства обороны: «Мы тут никого не держим! Не нравится – увольняйтесь!» И это при том, что очереди из желающих идти работать в госпиталь уж точно не наблюдалось. Сносить все эти военные приколы за весьма скромную зарплату отваживались не многие.