Записки городского хирурга - стр. 26
– Потом разберемся, давай шустро мойся! Олег, мы готовы! – изрек я и подошел к операционному столу.
Операция прошла на удивление без эксцессов. Жизнь еще одного нашего гражданина, дотоле висевшая на волоске, благополучно избавлена от приближающейся смерти.
– Всем спасибо! – поблагодарил я операционную бригаду, наложив последний шов на кожу. – До новых встреч!
– А вот этого не надо заявлять! – возмутилась операционная медсестра.
– Работа у нас такая – оперировать!
– Ох, доктор, идите вы лучше в приемный покой: уже весь телефон оборвали, все справляются, когда вы закончите.
– А что, без меня никак?
– Похоже, никак! Там Паша и Леонид Михайлович, который ответственный хирург сегодня, уже просто зашились.
– Иду! Миша, снимай фартук и давай за мной в приемник. Поглядим, что там стряслось.
А то, что происходило в приемном покое в тот момент, больше смахивало на сцену из фильмов о Гражданской войне, когда отступающая Белая армия грузила из госпиталей Севастополя своих раненых воинов на корабли, навсегда покидая ставший чужим для них Крым.
Повсюду, докуда хватало взгляда, и во вместительном холле, и в длинном широком коридоре, и во всех медицинских кабинетах за открытыми настежь дверями стояли, сидели, лежали и полулежали разнополые пестрые люди. Отдельные граждане, абсолютно никого не стесняясь, валялись прямо на полу. Все малочисленные носилки и каталки закончились. Их одолжили чьи-то корчащиеся и громко, взахлеб причитающие тела. В плотном воздухе витал невообразимый гул и запах давно немытого человеческого тела вперемежку с перегаром, чесноком и дорогими духами.
Казалось, прямо сейчас, откуда-то сбоку со скрипом отворятся широкие двери и войдут сюда, брякая шашками в вытертых ножнах, понурые справные молодцы с короткими кавалерийскими карабинами за спиной в серых шинелях и с погонами Белой армии на плечах. И примутся молча и торопливо грузить на стоящие неподалеку подводы тех, кому требовалась эвакуация. А нуждались в ней, похоже, все. И будто послышался вдалеке надрывный гудок пришвартованного недалеко корабля, призывавший поторопиться, и ржание запряженных в телеги застоявшихся лошадей.
Мы с интерном с невероятным трудом протиснулись сквозь людскую массу и чудом пропихнулись в хирургический кабинет. Жалких размеров комната с табличкой на входе «Смотровая хирурга» оказалась набитой народом. Публика была весьма многолика и словоохотна. Похоже, что изъяснялись все разом, но каждый о своем. Кто-то пытался еще и жестикулировать руками, задевая соседей. Подкрепляли свои слова отборным матом, но в такой неимоверной толчее и гуле это оставалось без особого внимания.
За стандартным, покрытым бессчетными царапинами казенным столом близ окна восседали Павел и Леонид Михайлович. Самих докторов видно не было, но на их присутствие в кабинете указывали два белоснежных накрахмаленных форменных колпака, сиротливо возвышавшихся над склонившимися вокруг них посетителями.
Я насчитал восемь носилок, расположившихся полукругом подле стола, со стонущими и молящими о помощи страдальцами, силившихся перекричать общий шум.
– Леонид Михайлович, кого надобно смотреть? – крикнул я, с трудом пробившись к столу, при этом нежно оттерев корпусом в сторону двух довольно миловидных женщин в дорогих кожаных куртках со скорбными лицами, пытающихся показать ответственному хирургу кипу мятых листов на стандартных бланках.