Записки гайдзина - стр. 4

В автобусе сидели бестолковые, непредсказуемые и злонамеренные люди, погрязшие в беспардонном любопытстве и косноязычной болтливости. Пройдя сквозь их недобрые взгляды, я уселся на самом заднем сиденье. Автобус тронулся. Выпитое пиво плескалось в животе морским прибоем, отдавалось в голове и убаюкивало.

В окно кто-то поскребся. Я отодвинул занавеску и увидел цаплю. Она лихо гребла по воздуху жилистыми крыльями и радостно скалила клюв. Куцый хвост вертелся, как пропеллер, а тощие ноги работали брассом.

– Привет! – сказал я цапле. – Ты откуда?

– Из Хабаровска, – ответила цапля.

– Ну, и как там?

– Холодно! – Она поежилась на лету.

– А здесь не холодно?

– Не… Здесь погано!

– Погоди, – сказал я. – Какой еще Хабаровск? Сюда не летают цапли из Хабаровска!

– Раньше не летали, теперь летают. Теперь даже панды летают.

– Какие панды?

– Гималайские. Сам-то откуда?

– Из Черемушек.

– Оно и видно.

– Ты мне голову не морочь, – сказал я. – Цапли летают сюда с Филиппин. И не на зиму, а на лето. Из России сюда летают гуси-лебеди и жуки-носороги.

– А может, я носорог?

– Может… Вон здоровая какая…

– Это потому, что я чай пью.

– С пряниками?

– Ага.

– Куда летишь-то?

– В Гондурас.

– Зачем?

– За укропом. Полетели вместе?

– Не хочу, лети одна…

– Нет, вместе!

Цапля протаранила стекло, схватила меня клювом за шиворот и потащила наружу. Сначала я отбивался, потом застрял в окне. В живот впились острые осколки, я заорал, засучил ногами, задергался. Цапля царапалась, хлестала крыльями и блеяла:

– Вме-е-е-есте!..

Кто-то хлопнул меня по колену. Я разлепил глаза. Надо мной стоял водитель.

– Приехали, – сказал он. – Конечная остановка.

Салон был пуст. За окном светились фонари автовокзала. Я взял сумку заплатил за проезд и, пошатываясь, вышел. Отработанное пиво повлекло меня к уединенному строению с синей фигуркой на белом кафеле. Внутри ползали упитанные сверчки. Они важно шевелили усами и внимания на меня не обращали. В раковине спал жук-носорог. Я переложил его повыше, чтобы он не захлебнулся.

Вдоль тротуара выстроились белые «тойоты» с зелеными огоньками. Сидящие внутри таксисты читали газеты.

– Нет, – подумал я. – Пойду ногами. Освежу сознание.

Едва я миновал вереницу такси, как рядом затормозил ярко-красный «ситроен». Левое стекло опустилось, и донесся голос:

– Бадыму!

– Опаньки, – сказал я и нагнулся к окну. – Привет!

– Бонсуар. Ты куда, в «Сатындору»?

– Нет, домой…

– Я думал, придешь сегодня.

– Ой! – я хлопнул себя по лбу. – Четвертая пятница, да? Забыл совсем. Подвезешь?

– Садись.

В салоне пахло «Шанелью» и пел Брассанс. Я кинул взгляд на заднее сиденье. Там лежал знакомый мне черный футляр, а в футляре – благородное орудие из потускневшей меди, тридцатилетний «Selmer», когда-то купленный за бешеные деньги на Гиндзе. По легенде, к нему прикасался едва ли не Бен Вебстер. А теперь, на правах хозяина, в него дул служащий страховой компании по имени Macao Кавасаки. Сегодня выпал на редкость удачный день, совсем без переработок – Macao не только успевал к первому отделению, но даже имел время заскочить домой и сменить постылый черный пиджак на тельняшку от Готье.

– Откуда шел? – спросил он меня, закручивая руль, как штурвал фрегата.

– С вокзала. Из Токио вернулся.

– Командировка?

– Типа того.

– Эх! – вздохнул он. – Я бы тоже в Токио катался. Надоедает в полях сидеть. Но не посылают. По должности не дорос.