Записки гайдзина - стр. 24
– Да! – сказал он и тряхнул посеребренной головой. – Да! Вот за что я люблю эту страну! Во всем система! Во всем порядок! Все для людей!
– Для баранов тут все, а не для людей, – проворчал Федька, ставя перед профессором стакан чая. – Для безобидных, покорных баранов. Сахарок берите.
– A y нас лучше, что ли? – Рауль Абрамович метнул в стакан два куска рафинада и строго блеснул очками. – Бандиты всякие, неплатежи, олигархи, и каждый на каждого плюет – это лучше, да?
– Лучше! – Федька хлопнул ладонью по столу – Потому что это динамика. Это жизнь! А тут никакой жизни нет. Тут болото.
– Ты не понимаешь, Федя, – загорячился Рауль Абрамович. – Тут Восток! Они тут видят прекрасное. А у нас никто ничего не видит. Все ослепли от ненависти. У нас только вот это – убить, украсть, и всё. А тут эстетика.
– Да какая там эстетика… Это миф! Вы поддались гипнозу.
– Ничего не миф. Ты послушай. Я в субботу ходил грибы собирать. Иду и вижу: сидит мужик. На корточках сидит и меня зовет. Я подхожу, а он мне цветочек показывает. Цветочек растет среди камней – и он меня пригласил им полюбоваться.
– Да он, наверное, посрать присел, ваш мужик, а тут вы со своими грибами…
– Вот-вот. Человек любуется цветком, слагает трехстишие, а у тебя в голове одно – «посрать». Я про это и говорю. Мне даже стыдно тогда стало, что он ходит в лес на цветочки любоваться – а я там грибы срываю, чтобы жрать их потом. Или вот сакура то же самое – им даже плодов с нее не надо.
– Правильно! Я давно говорю: сакура – это пустоцвет. Как и все остальное. Все вокруг: ах, Восток! ах, культура! А это никакая не культура, а порожняк.
– Что же тогда не порожняк? Вот эти ваши буги-вуги – не порожняк, да?
– Это тоже порожняк. Культура – это «Слово о полку Игореве». Культура – это протопоп Аввакум. И буги-вуги вы мне не шейте. Все эти буги-вуги, всякий там Голливуд разный, джаз, мормоны, хасиды, комиксы – это все ваше, а не наше!
Рауль Абрамович тяжело вздохнул.
– Федя, ну вот ты меня усадил, чаю налил – и все для чего? Чтобы ругаться? Вадичек, ну посмотри на него!
– А что, нормально! – сказал я. – Классическая амбивалентность. Тут вам и либидо, и морти-до. Все вперемешку.
– Чего-чего? – насторожился Федька. – Какое такое мортидо?
– Фрейда читать надо! – наставительно сказал Рауль Абрамович. – Фрейд был современник Иоганна Штрауса. Он жил в Вене и все понимал. Либидо – это инстинкт любви. А мортидо – инстинкт смерти. Они сопутствуют друг другу.
Федька надул щеки и забарабанил ногтями по стакану.
– Ясно, – сказал он наконец. – Берешь бабу и сверху на нее ставишь пулемет. А сам пристраиваешься сзади и сочетаешь бабу с пулеметом в едином ритме. Так, что ли?
– О боже! – Рауль Абрамович приложил кончики пальцев к вискам. – Опять пулемет! Зачем пулемет?!
– Не нравится!.. – осклабился Федька. – Человек всю жизнь кует пулеметы, а потом вздрагивает от одного слова! Что сказал бы Фрейд?
– Фрейд увидел бы здесь комплекс вины, – сказал Рауль Абрамович. – И был бы прав. Нельзя так долго работать на войну. Это вредно для совести.
– Ой-ой-ой! – Федька покрутил растопыренными пальцами. – Да кто другой гордился бы, что он ковал ядерный щит! Что он был причастен!
– Тут нечем гордиться, Федя. На самом деле, это страшно.
– Да вам не того страшно. Вам страшно, что вы вернетесь – а там коммуняки.