Записки гарибальдийца - стр. 4
События идут своим чередом. Многие священники (понятно, не все), фра Панталео, падре Гавацци и другие действуют во имя объединенной Италии, но Мечников показывает растущие у них сомнения. Их источник – разные мотивы действия: русский автор показывает, что даже между прогарибальдийскими священниками фра Панталео и падре Гавацци существовало расхождение.
Падре Гавацци, как следует из главы, ему посвященной, а также из статей выдающегося русского публициста Николая Добролюбова[4], имел свои представления о Рисорджименто и его соотношении с евангельскими идеалами. Ясно, что трудно краткими словами рассказать о несостоявшемся моральном обновлении нации в период ее становления, однако Мечникову удается показать сложные отношения между рядовым клиром и лидерами Рисорджименто. Он делает это даже более эффективно, нежели поддержанный советской идеологией Добролюбов. Заметим, что «реакционный» журнал Каткова «Русский вестник» в те годы оказался более внимательным и открытым к итальянским проблемам, нежели «прогрессивный» «Современник» Некрасова и Чернышевского.
В таком случае, возникает вопрос: каким образом 22-летний неизвестный автор сумел опубликовать на страницах «правого» журнала заметки о Гарибальди и о итальянской революции – о сюжетах, считавшихся весьма «левыми»?
Начнем с того, что здесь подтверждается тезис историка Джузеппе Берти об «открытости» русской публики к проблематике движения итальянцев за объединение страны, в особенности после поражения ни колаевской России в Крымской войне[5]. Новый император Александр II проводил тогда политику, напоминающую политику его просвещенного дяди Александра I, который поддерживал итальянский либерализм в пику Австрии. Поддержка Рисорджименто в Петербурге означала создание противовеса по отношению к стремлению Франции к гегемонии в Средиземноморье и Австрии – на Балканах. В этом – ключ к внешней политике России на Апеннинском полуострове, при том, что одновременно тогда идет «большая игра» двух империй, Британской и Российской, каждая из которых желает получить Италию в свою «команду».
Однако российское правительство, как и другие европейские, желало рассматривать объединение Италии как некое династическое расширение Савойского дома, позволяющее избежать рискованных сценариев социальной революции. Это прекрасно понимает и Гарибальди-политик (весьма прагматичный, вопреки его романтическому ореолу), который завладевает южными территориями «во имя Италии и Виктора-Эммануила II». Он методично придерживается этой линии, не боясь вступать в конфликт с республиканскими порывами Мадзини и его последователей, встречавшимися и среди краснорубашечников. Можно сказать, что предпринятая по инициативе Кавура савойская оккупация областей Умбрии и Марке положила конец надеждам на социальную революцию на Юге, одновременно облегчив задачу всем тем, кто, подобно гарибальдийскому генералу Нино Биксио, желал лишь объединения Италии. Тот же Биксио жестоко подавил восстание сицилийских крестьян возле городка Бронте (4 августа 1860 г.), что стало началом других репрессивных действий объединенного государства против обездоленных южно-итальянских крестьян и горожан. Даже сам Гарибальди в таких протестных выступлениях держался унитарной державности. Вот что он пишет о волнениях крестьян в Кампании: «Передовые колонны нашей Южной армии, едва подойдя к Неаполю, были направлены в Авеллино и Ариано для подавления реакционных восстаний, поднятых священниками и сторонниками Бурбонов. Миссия эта была возложена на генерала Тюрра, и он ее блестяще выполнил»