Записки экспедитора Тайной канцелярии - стр. 26

– Господа, а это те, кому мы обязаны своим спасением, – неожиданно любезным тоном провозгласил Ла Шанье.

Пришлось раскланяться. Хоть и не был Ваня искушен в дворцовой жизни, однако сановного господина приятной наружности узнал – то был лейб-хирург Иван Иванович Лесток. Отец рассказывал о нем с большим уважением и как-то показал его мельком на том единственном приеме, куда взял с собой отрока-сына «для развития представлений о светском обхождении». Помнилось ему, как было радостно услышать, что молодого придворного тоже зовут Иваном. Отец, однако, тихонько возразил, что, дескать, никакой Лесток не Иван на самом деле, а Иоганн Герман, был выписан когда-то государем Петром Алексеевичем из Франции, да так и остался, потому как пришелся ко двору. Слыхал также Ваня, что Лесток позже долгое время пробыл в ссылке, но где и по какой причине, не ведал. Увидев его теперь на ассамблее, Иван почему-то обрадовался и почувствовал себя несколько более вольно. Впрочем, причиной тому мог быть и второй выпитый бокал вина.

На слова Ла Шанье отозвался неизвестный Самойлову француз, судя по всему, тоже шишка немалая:

– Отрадно видеть, что армия русская строится по европейскому образцу!

Прозвучало это как-то слишком бесцеремонно. Лесток поморщился и, будучи по натуре человеком дипломатического склада, поспешил сгладить сие выступление:

– Ежели государыня наша Екатерина изволит и далее применять науку европейского маневра, то виктория российской короне в войне гарантирована! – Для пущей убедительности он поднял бокал и широко улыбнулся.

Тут неожиданно для самого себя встрял в разговор Иван:

– Однако позволю не согласиться! Та фортификация, кою государь применил в Полтавской баталии, не имела применения в Европе до того.

К ним подошел Фалинелли и любезно поклонился Лестоку. Ла Шанье обратился к итальянцу в продолжение начатого ранее разговора:

– Как вы сказали? Сию кумпанию выиграл редут?

– Да. Землекопы были решающей силой! – усмехнулся Фалинелли.

Это прозвучало совсем уж вызывающе. Тут вдруг не выдержал Вожжов, заметно охмелевший к этому моменту:

– Как вас понимать? Вы хотите сказать, что сражение выиграли землекопы?

Возбужденное состояние русского офицера позабавило итальянца, и он не смог отказать себе в удовольствии подразнить зарвавшегося драгуна:

– Это сказал не я, а вы! – заявил он с издевкой и оглядел окружающих, ожидая реакции.

Реакция не замедлила – ловкая словесная игра вызвала всеобщее веселье. Для Вожжова этот смех был, что красная тряпка для быка. Он покраснел и вскинулся, а наглый иноземец в ответ лишь насмешливо поклонился и направился было к дамам. Вожжов оказался в центре внимания. На него с ожиданием смотрели все, кто стал свидетелем этой короткой перепалки. Не ответить на вызов было невозможно. Драгун решительно бросился вслед за обидчиком, нагнав, схватил за плечо, развернул к себе и замахнулся своим огромным кулаком. Самойлов едва успел остановить занесенную руку. Допустить столь мужицкое поведение на ассамблее было никак невозможно, это навсегда запятнало бы честь русского мундира. Дерзость повисла в воздухе, все ждали, чем разрешится нежданная схватка. Надо было спешно как-то выходить из ситуации.

– Сударь, вы нанесли оскорбление, принизив победу русского оружия, – Иван говорил, а по спине его полз холодок ужаса перед неизбежностью того, что сейчас прозвучит. – Я вам не могу этого простить.