Записки - стр. 48
Так как императрица велела себя обрить, что и послужило поводом произвести ту же операцию над всеми ее дамами, я думала, что наступит моя очередь; Чоглокова, которая ее перенесла, всё же доложила мне, что императрица меня от этого избавляет ввиду того, что мои волосы только отросли после болезни, перенесенной в Москве, когда всё выпало и голова была гладка, как ладонь. (В то время у меня были великолепнейшие волосы; они естественно вились, без завивок, и, несмотря на это, не были очень курчавыми.) Императрица объяснила причину этого общего благодеяния тем, что, не знаю, по случаю какого праздника, не имела возможности снять пудру со своих волос; чтобы появиться без пудры, она порешила вычернить волосы, а эта краска не хотела сойти с волос. Не знаю, в чем было дело, но всем было известно, что ее величество была белокурой и что она всегда красила свои волосы, брови и даже веки в черный цвет.
В декабре императрица поручила передать нам, чтобы мы сопровождали ее на богомолье в Тихвин, где находилась чудотворная икона Божьей Матери.
Когда наступил день отъезда, мы утром долго ждали отправления. Нам велели передать, что путешествие отложено, а вечером мы узнали, что путешествие это переносится совсем на другое время. Все хотели узнать причину этого; наконец узнали, благодаря розыскам, что граф Разумовский заболел подагрой.
Приблизительно в это же время мой тогдашний камергер, ныне фельдмаршал, князь Александр Голицын, просил разрешения на брак со старшей из моих фрейлин, княжной Анастасией Гагариной, которая незадолго до того заболела горячкой. Едва только успел он получить от императрицы разрешение на свадьбу, как княжна Гагарина почувствовала себя так плохо, что ее причастили, и два дня спустя она скончалась. Я очень оплакивала эту девицу, очень милую и хорошенькую. Императрица назначила на ее место ее старшую сестру, княжну Анну Гагарину, и захотела посмотреть на перенесение тела из дворца в Невский монастырь. Для этого она пришла в мои покои и из моей двери видела спуск погребального шествия по лестнице. Масленица помогла забыть это происшествие, а князь Голицын утешился, женившись на сестре покойной, княжне Дарье.
Ежедневно после обеда в шесть часов нужно было совершать экскурсию в большую галерею покоев императрицы под предлогом хождения к ней на поклон. Но ее там почти никогда не было видно; даже придворные ее по большей части там не бывали, фрейлины приходили аккуратно, и с ними мы затевали игру на час или на два. Этот парад был наискучнейшей вещью в мире. Два раза в неделю были французские представления, иногда, но очень редко, – маскарады. Всё же эта зима была одна из лучших, какие были в течение приблизительно восемнадцати лет, пока продолжался этот образ жизни.
После Нового года состоялась поездка в Тихвин. Мы проехали Шлиссельбург и Ладогу; императрица установила, чтобы все дамы в эту поездку носили собольи шапки, какие носят до сих пор мещанки во многих провинциальных городах. Моя затерялась как-то во время пути; Чоглоков достал мне другую у одной купчихи. Приехав в Тихвин, мы пошли с ее величеством в монастырь, где находилась икона; но наверное ни императрица и никто другой ее не видели, ибо она так черна, что ни вблизи, ни издали ее не видать на доске, на которой, говорят, она написана. За столом императрица с большой набожностью рассказала, что некогда шведы осадили этот монастырь, но что небесный огонь прогнал их и что они побросали даже свою посуду, что серебряные блюда шведского генерала еще находятся в монастыре; но нам их не показали. Мы застали в монастыре епископа, сосланного еще во времена императрицы Анны. Кажется, он там и остался.