Занимательная история Церкви - стр. 39

Римлян времен империи трудно было назвать «верующими» в христианском смысле слова. Искренне благочестие ушло из Рима еще во времена республики, сохранившись только как национальная традиция и элемент государственной структуры. Скептически настроенные римляне и греки стояли примерно в таком же отношении к горячо верующим христианам, в каком современные европейцы стоят к религиозно настроенным мусульманам. Невозможно представить, чтобы кто-то из римлян пошел на костер ради Венеры или отказался отречься от Меркурия под страхом смерти, хотя многие из них были готовы умереть за родину или ради личной чести. К I–II вв. официальная религия Рима превратилась в официозно-декоративный фасад, в котором главное значение имела только лояльность государству и императору. Христиан заставляли поклоняться не Юпитеру и Юноне (на самом деле, чтить римских богов имели право только римские граждане, которых было не так уж много), а особому божеству, называемому «счастьем императора». Это было проявлением верноподданничества, а не религиозности. Религиозный фанатизм христиан казался римлянам безумным, непонятным, они видели в нем какое-то злобное и противоестественное ожесточение. Почему бы не принести жертву «фортуне императора», не отказываясь при этом от собственного бога? С точки зрения римлян, такое упорство могли проявлять только заведомые враги общества и государства, люди, намеренно ставившие себя вне существующей власти и человеческих законов. При этом римская империя видела себя гуманной и миролюбивой, объединяющей и защищающей людей в прекрасном римском мире, где торжествуют закон, норма и порядок, а христиан – темными и разрушительными элементами, покушающимися на его устои.

Сталкиваясь с первыми христианами, греко-римляне то ужасались, то зажимали нос. Христианство ассоциировалось с чем-то грязным, порочным, извращенным, замкнутым в себе и прячущимся от солнечного света, вроде нынешней тоталитарной секты. В нем видели кучку диких и мрачных изуверов, которые поклонятся ослиной голове, пьют кровь младенцев и предаются массовому совокуплению. Римское общество со всей своей культурой, философией, искусством, государственным порядком и унаследованной от предков верой воплощало в себе благочестие и добро, а христианство – его отвратительный антипод, вызывавший чувство омерзения. Именно так писал о христианстве знаменитый историк Тацит: «Это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается все наиболее гнусное и постыдное и где оно находит приверженцев». О самих христианах он отзывался как о людях, всеми «ненавидимых за их мерзости».

В каких же «мерзостях» обвиняли христиан? В «Октавии», апологии защитника христианства Минуция Феликса, язычник Цецилий дает краткое описание преступлений и пороков новой секты. Вот в чем они заключались по мнению типичного римлянина: «Эти люди узнают друг друга по особенным тайным знакам и питают друг к другу любовь, не будучи даже между собою знакомы; везде между ними образуется какая-то как бы любовная связь, они называют друг друга без разбора братьями и сестрами для того, чтоб обыкновенное любодеяние чрез посредство священного имени сделать кровосмешением». «То, что говорят об обряде принятия новых членов в их общество, известно всем и не менее ужасно. Говорят, что посвящаемому в их общество предлагается младенец, который, чтоб обмануть неосторожных, покрыть мукою: и тот обманутый видом муки, по приглашению сделать будто невинные удары, наносит глубокие раны, которые умерщвляют младенца, и тогда, – о, нечестие! – присутствующие с жадностью пьют его кровь и разделяют между собою его члены». «В день солнца они собираются для общей вечери со всеми детьми, сестрами, матерями, без различия пола и возраста. Когда после различных яств пир разгорится и вино воспламенит в них жар любострастия, то собаке, привязанной к подсвечнику, бросают кусок мяса на расстоянии большем, чем длина веревки, которою она привязана: собака, рванувшись и сделав прыжок, роняет и гасит светильник; под прикрытием темноты они сплетаются в страстных объятьях без всякого разбора».