Занавес упал - стр. 26
– Скоро меня найдут, – подбодрил себя Артур и пополз дальше.
Преодолел пару метров. В пересохшем горле першило, во рту ощущался вкус собачьего дерьма. Боль пульсировала, но не разгоралась, и Артур подумал, что смог бы подняться, чтобы дальше перемещаться по тоннелю, прыгая на одной ноге и опираясь руками в поверхность трубы. Ширина тоннеля метра два, можно было бы даже головы не пригибать… Но, поразмыслив, решил с этой идеей повременить, ползком все же надежней, да и спешить, в общем-то, некуда. Пройдут часы, прежде чем мама найдет его…
В голове что-то щелкнуло, и Артур, к своему ужасу, услышал ехидный голос бывшего приятеля:
– Тебя никто не найдет. Не надейся.
Фролов всегда говорил чуть насмешливо, даже если разговор шел о серьезных вещах. Странный стиль речи, который был показателем его природной сути – ехидной, пронырливой.
Артуру понадобилось с десяток секунд, чтобы сообразить: голос прозвучал в его воображении. Мертвые журналисты не разговаривают! Всего лишь злая шутка мозга и не более того. Но после нее остался мерзкий, замешанный на первобытной жути осадок. Артура бросило в жар, темнота в тоннеле больше не казалась безобидной.
Чувствуя, как разрастается паника, он включил фонарик. Рука дрожала, на поверхности трубы заплясали тени, но там дальше… а дальше был завал, как в другом конце трубы: куски бетона, из которого торчала арматура, земля. Тупик. Предсказуемый тупик.
Артур выключил и убрал в карман фонарик. Паника стихала. Двигаться больше не хотелось, неожиданно накатила дикая усталость, будто вид завала вытянул все силы. В голове снова прозвучал голос журналиста – тихий, как далекое эхо: «Не надейся…» И Артур с тоской подумал, что мертвые все же могут говорить здесь, в железобетонной могиле. Не сойти бы с ума, дожидаясь, пока его найдут.
Колотилось сердце, в голени пульсировала боль, монотонно жужжали мухи. Артур прикрыл глаза и увидел озеро в окружении высоких стройных сосен. Вода – чистая-чистая, в ней отражались плывущие по голубому небу облака. Ему было тринадцать, когда они с матерью провели возле этого озера в Карелии целый день. От прозрачной хрустальной воды веяло прохладой. Рыба плескалась.
Боже, как же хотелось пить! Даже слюны во рту не осталось…
Артур встрепенулся, распахнул глаза. Послышалось или он действительно только что слышал какой-то странный звук? Снова шутка мозга?
Но вот опять… кашель? Это кашель! Звук, приглушенный расстоянием.
Пополз к лучам света, порывистыми движениями подтягивая тело и лихорадочно внушая себе, что множество людей кашляют, не только Волк.
– Помогите-е! – хрипло заорал. По трахее и пересохшей глотке будто песочная буря промчалась. – Эй! Я здесь, внизу! Помогите-е!
Ослепленный надеждой, он едва не наполз на труп, ладонь все же коснулась головы журналиста. И плевать, сейчас было не до брезгливости, ведь там наверху…
А наверху раздался смех – писклявый, мерзкий. Именно так смеялся Свин. Артур застыл, чувствуя, как гаснет надежда. Щуря глаза, он глядел на поддон, лучи света падали на его изможденное лицо.
– Чего разорался? – послышался веселый голос Свина. – Знаем, что ты внизу, где же тебе еще быть-то?
Глаза защипало от подступивших слез, и Артур зажмурился, а когда разомкнул ставшие вдруг тяжелыми веки, поддона наверху уже не было. В круглом проеме, на фоне ослепительного неба, маячили два темных силуэта.