Замужем за облаком. Полное собрание рассказов - стр. 17
Несколько дней спустя я пошел за покупками в супермаркет. Такую работу я люблю, поскольку меня согревает изобилие в супермаркете. Я родился четвертым из пяти детей, и хотя на еду у нас всегда хватало, но едва-едва. Пойти в магазин и посмотреть на все это роскошество, зная, что можешь купить все, что захочешь, и еще вдвое больше, – до сих пор для меня удовольствие. У нас с Робертой бывали тугие времена, но, поскольку мы имели схожие корни, на еде мы никогда не экономили. Можно было иметь старую, еле дышащую машину, протекающую во многих местах крышу, но обеды в нашем доме всегда бывали обильные, и, если дети хотели привести на обед друга, мы придвигали еще один стул.
Поскольку мы оба любим готовить, то занимаем кухню по очереди, но ходить за покупками – моя обязанность, и я с радостью ее выполняю.
Удивительно, что в тот день у меня на семинаре по Готорну снова вспыхнул спор о том, что в действительности автор хотел сказать своим произведением, и студенты разделились поровну: одни считали, что в вопросе о смысле художественного произведения суждение автора является решающим, другие – что любая интерпретация имеет право на существование, если она соответствует содержанию и хорошо обоснована. Я не принял ничью сторону, но стал внимательнее следить за дискуссией после того, как одна искренняя девушка откусила больше, чем могла проглотить, сказав:
– Посмотрите на Бога, если допустить, что Он есть. Каков был Его замысел, когда Он создавал мир? Мы можем считать различные религии литературными критиками, каждый из которых пытается убедить, что именно его толкование истинно. Но истинно ли любое толкование? Или истину знает только Бог?
– Да, но твой «автор» умер или молчит и не может сказать нам, каков был Его замысел. Так что выяснять это приходится нам, верно? – насмешливо заметил другой студент.
Нагловатая теология – у кого лучше подвешен язык. Мудрецы посмеиваются над чудесным. Я помалкивал, но меня раздражало неуважительное мудрствование этих двадцатипятилетних посвященных о вещах одновременно очевидных и важных.
Все еще захваченный дискуссией, я автоматически просматривал список того, что нужно купить, и брал с полки товары, когда, взглянув, увидел в двадцати футах от себя Бини Рашфорт. Первым моим импульсом было подойти и поздороваться, но она была так поглощена своим занятием, что я решил воздержаться.
Держа в руке открытую пачку, она ела печенье. Вроде бы ничего особенного, если не считать выражения ее лица – высшей степени блаженства. Бини откусывала и зажмуривалась, и я чуть ли не слышал стон наслаждения. Проглотив, она открывала глаза и смотрела на печенье, словно оно рассказывало ей что-то восхитительное, потом снова откусывала и так далее. Или это было лучшее печенье всех времен, или тут происходило нечто иное. Понаблюдав, я с потрясением осознал, что сам ничем не лучше своих студентов. Я просто не мог подумать, что передо мной человек, наслаждающийся мгновениями своей жизни. Нет, так вот демонстрировать свое счастье – для этого надо быть дурочкой, чудачкой или просто неадекватной. Почему мы так подозрительны ко всему хорошему?
– Здравствуйте, Бини.
Она улыбнулась мне, но, судя по выражению ее лица, узнала меня лишь через несколько мгновений.
– Здравствуйте, Скотт! Как дела?