Замуж за светлого властелина - стр. 17
Брови у мужчины уползают аж на середину лба, собрав дряблую кожу гармошкой. Он нервно дёргает головой, оглядывает помещение, табличку на стойке с надписью «К. Ллос, консультант по похоронным товарам» с таким видом, словно усомнился в том, что работает с покойниками.
– Это моя первая свадьба, – поясняю я. – Поэтому не знаю, что там ещё должно быть у невесты по человеческим традициям. Подскажете?
– М-м, – нечленораздельно отзывается Ллос.
***
Когда затянувшееся молчание становится совсем необъяснимым, мэр, снизу глядя на возвышающегося властелина, сипло покашливает. Кашель получается натужным и не сразу разгоняется до громкого и сиплого. Мэр склоняет голову, изо всех сил сотрясаясь над столешницей.
Кашляет.
И кашляет. Краснота разливается по его высоколобому лицу с кривым носом, по лопоухим ушам.
Обливаясь потом, мэр сипло кхеркает.
Разойдясь, кашляет так, что кажется, будто сейчас вывалит на стол лёгкие.
Светлый властелин не уходит. Понаблюдав равнодушно, наливает воду из стоящего рядом графина в чашку и ставит перед поглядывающим исподлобья мэром. Тот боится брать вещь, которой касался властелин, но выбора нет.
– Б-б-благода-кхе-кхе-рю, – мэр приникает к воде, не смея отпить больше маленького глотка, а взгляд бегает из стороны в сторону. – Что-то я заболеваю, кажется.
– Обратитесь к доктору, – голос светлого властелина так же сух. – Но сначала объясните, почему у Марьяны нет лицензии.
Понимая, что властелин будет спрашивать, пока не получит ответ, мэр вытягивает губы, готовясь опять закашляться, но под холодным взглядом лишь сглатывает. Снова отпивает воду и поспешно отставляет чашку. Перекладывает бумаги. Лгать – самоубийство, правду говорить – тоже.
– Понимаете, тут такое дело… так получилось… дело в том, что… – мэр теребит перья и чернильницу, опрокидывает последнюю и тут же начинает торопливо промакивать расползающееся чёрное пятно бумажками, вытаскивает из стола тряпочку и накрывает лужицу. – Да, тут такое дело… так получилось… в общем, мелочь, об этом и говорить не стоит… всякое ведь бывает… это временно… и госпожа Марьяна, конечно, получит назад свою лицензию, я не далее как завтра собирался восстановить её право на колдовство.
Взгляд его бегает по столу, презрительно изогнутые губы подрагивают. Светлый властелин повторяет:
– У Марьяны была полностью законная лицензия. Теперь её нет. Почему?
За годы службы мэр убедился, что властелин не отступает, методично-упорно-неутомимо двигается к цели, и всё же…
– Это такие мелочи, не стоящие вашего внимания, – лепечет мэр, ёрзает в кресле. – Давайте обсудим ваше бракосочетание, возможно у вас есть поже…
– Почему у Марьяны нет лицензии?
Голос светлого властелина не повысился ни на полтона, он стоит в прежней позе и столь же равнодушно взирает на мэра, но именно это нечеловеческое спокойствие, эти безразличные ко всему голубые кристаллики глаз в окружении чёрного, ужасают мэра так, что пот градом катится с седых висков, стекает по морщинкам щёк, и спазм сдавливает горло.
Не отвечать нельзя. Невозможно. Слишком страшно – до дрожи в коленях, до позывов в мочевом пузыре, до тошноты.
Светлый властелин всегда стоит на страже закона, его невозможно подкупить или смягчить. Зубы мэра постукивают.
«Мне конец, если Марьяна опровергнет моё объяснение», – эта мысль сотрясает все его внутренности, почти останавливает сердце: сейчас он всё равно, что перед воронкой урагана, окажешься чуть ближе – и засосёт, перемелет, раздавит. Взгляд мэра обращается на стеллажи, на папки документов, и онемевший язык приходит в движение: