Замок из дождя - стр. 7

Барыня вышла как всегда, не спеша с достоинством высокородной когда-то очень красивой пятидесяти пяти летней женщины.

– Матушка! – Павел пал перед ней на колено, и целовал руки, пахнущие розовым маслом.

– Явился. Почто не отписал, что будешь?

– Хотелось сделать тебе сюрприз.

– Внезапность, друг мой, хороша на войне, а не дома. Полно встань. Дунька! Поставь ещё один прибор.

Павел сел в любимое, плетеное кресло, к нему подбежал вислоухий щенок, и уткнулся

в сапог.

– Раз ты приехал, – продолжала Пелагея Павловна, поедешь со мной в гости. Княгиня Ачинская Таисия Прохоровна приглашает нас в гости к своей куме на недельку, другую пожить. Может, оженю тебя непокорного.

– За что, маменька?

– Нелединский мне все отписал, все в великих подробностях. На девиц младых не глядишь, на женщину старше себе заглядываешься.

Взгляд матери стал суров и неумолим.

– И ты знаешь, кто она? – нерешительно поинтересовался Паша.

– Да. У неё самой сын взрослый. Да кстати, насколько мне известно, приглашена и княжна Юлия Алаповская. И я настаиваю. Слышишь. Настаиваю на том, чтобы ты был предельно любезен с ней.

– Как угодно,– Павел понимал, что спорить бесполезно.

– Да мне угодно,– Пелагея Павловна села за стол, переводя разговор. – Представляешь, третьего дня у нас в бане разобрали трубу, унесли вьюшку, рамку с дверцами и кочергу. Пришлось делать розыск.

Но Мелецкий уже не внимал матери. Он думал об Эльзе, и о странной краже его портрета из дома Райта. Портрет был уже почти написан. И Павел готов был заплатить за работу. Но тут случилось странное. Может это и не кража. Прохвост Райт продал видно картину какой-то его навязчивой воздыхательнице. Павел поморщился. Ему вдруг захотелось, чтобы баронесса Левина владела этим художеством, которое Райт клятвенно обещал написать заново.

Июль 1828 года. Имение баронессы Левиной. Женя Левин поправлялся споро. Эльзе удалось в своем имении под Псковом выходить сына. Она никого не подпускала к нему, доставалось даже доктору, выписанному из Санкт-Петербурга. Мало спала, никуда не выезжала, и виделась только с Ириной подругой и соседкой. Муравлина часто заезжала к ней с двумя дочерьми Верой и Анной.

Вот и сейчас. Они все сидели в большом зале с настежь распахнутыми окнами. А семнадцати летняя Анна играла на пианино. Евгений довольный сидел в кресле, укрытый пледом, и гладил котенка. Пятнадцати летняя Вера уплетала пахучие пирожки с чаем.

Муравлина с радостью замечала, что подруга наконец-то успокоилась.

– Коль скоро Женя вполне здоров, приезжайте завтра к нам. Я пригласила к себе гостей на неделю другую, и даю по этому поводу прием. Надо же нашу молодежь немного развлечь.

– И кто будет? – спросил Женя.

– Княгиня Ачинская с мужем и сыном, княжна Юлия Алаповская с бабушкой, несколько соседей помещиков с семьями, граф Елизаров приедет, и не обижайся, Лиза, я пригласила Панютина. Пусть немного отдохнет от войны, пока он возвращается из Старой Руссы, и будет завтра у нас проездом.

Эльза не услышала ни слова, она уставшая и довольная, и ей было все равно, хоть пол– дюжины Панютиных пусть ждут её там. Самое главное свершилось, сын жив, а все остальное неважно.

Дом Муравлиных слыл на всю округу роскошью, и изысканностью. Павел Сергеевич

Муравлин находился вот уже год за границей по казенной надобности, но регулярно слал своей жене письма и подарки. Один из них и привез граф Елизаров, светлый улыбчивый мужчина сорока лет. Эта была восхитительная фарфоровая статуэтка. Вера, схватив её, носилась по комнатам, никому не показывая отцовский подарок.