Замки на их костях - стр. 4

– За семнадцать лет.

Дафна смеется:

– О, Соф, ты уже напилась? Нам шестнадцать.

Софрония пожимает плечами:

– Я это знаю. Но в шестнадцать мы должны попрощаться, а вернемся сюда к семнадцати. И снова будем вместе.

– Тогда за семнадцать, – повторяет Беатрис, поднимая свой бокал.

– За семнадцать, – добавляет Дафна, чокаясь с ними бокалами, прежде чем они втроем проглатывают остатки шампанского.

Софрония откидывается на подушки дивана и, явно довольная, закрывает глаза. Беатрис берет ее пустой бокал и ставит его на пол рядом со своим, тоже откидывается назад и смотрит на сводчатый потолок, где сверкающим золотом на темно-синем фоне вырисовываются кружащиеся звезды.

– Как всегда говорит мама, – бормочет Беатрис, – мы три звезды одного созвездия. Расстояние этого не изменит.

Для Беатрис такая эмоциональность в новинку, но Дафна и сама немного расчувствовалась, поэтому сворачивается калачиком рядом со своими сестрами и обнимает их за талию.

Высокие комнатные часы с мраморным циферблатом с громким звоном отбивают полночь, и этот звук эхом отражается у Дафны в ушах. Она выбрасывает слова матери из головы и крепче обнимает сестер.

– С днем рождения, – говорит она, по очереди целуя каждую из них в щеку, оставляя после себя следы бледно-розовой помады.

– С днем рождения, – отвечают они ей тихими от усталости голосами. Через несколько секунд они обе засыпают, и их тихое ровное дыхание наполняет воздух. Но Дафна, как ни старается, не может присоединиться к ним. Сон не захватывает ее до тех пор, пока в окно не заглядывает первый луч рассветного солнца.

Софронии нельзя плакать, только не в присутствии императрицы, не в карете по дороге в центр Бессемии, в место, где она и ее сестры в последний раз попрощаются. Слезы подступают к глазам, заставляют горло гореть, но она сдерживает их, зная, что на нее направлен взгляд матери, всегда жаждущей найти недостатки – в Софронии, кажется, больше, чем в Дафне или Беатрис.

«Слезы – это оружие, – любит говорить императрица Маргаро, поджимая пухлые накрашенные губы. – Но те, что льются передо мной, потрачены зря».

Софрония не собирается использовать свои слезы как оружие, но не может сдержать захлестнувший ее поток эмоций. Она заставляет себя сохранять самообладание, помня о том, что ее мать сидит напротив, такая молчаливая, стойкая и сильная, какой Софрония не смогла стать, сколько бы ни училась.

Карета подпрыгивает на кочке, и Софрония использует этот момент, чтобы вытереть успевшую пролиться слезу.

– У вас есть задания, – говорит их мать, нарушая тишину. Она кажется бесстрастной, почти скучающей, как будто едет на отдых в загородный дом, а не прощается со всеми тремя своими детьми сразу. – Я ожидаю новостей по мере вашего продвижения.

– Да, мама, – говорит Дафна.

Когда Дафна с матерью сидят вот так, бок о бок, невозможно отрицать имеющееся между ними сходство. Это нечто большее, чем чернильно-темные кудри, обрамляющие их лица в форме сердца. Большее, чем глаза с длинными ресницами: у Дафны они звездно-серебряные, как и у Софронии с Беатрис, а глаза их матери напоминают расплавленный янтарь. Большее, чем веснушки, танцующие над сводами их острых скул и вздернутыми носами. Это то, как они сидят: спина прямая, ноги скрещены в щиколотках, руки сложены на коленях. Это в линиях их поджатых губ и опущенных уголках рта.