Заметки о моем поколении. Повесть, пьеса, статьи, стихи - стр. 56
Почти все мы, американцы, – нувориши, и число миллионеров, имеющих четкое представление о том, как выглядит современное образование, пренебрежимо мало. При этом они четко представляют себе: чтобы не отставать от «других ребят», сыновьям их требуются умопомрачительные суммы. Современный англичанин учится в Итоне и Оксфорде, которые остались почти такими же, какими были во дни его отца. Выпускник Гарварда 1870 года неплохо представлял себе, чем в 1900 году занимается в Гарварде его сын. А вот мистер Томас-старший из Сан-Франциско знает про школу, где учится его отпрыск, только одно: закончив ее, Томми, скорее всего, сможет поступить в колледж.
Томми уже восемнадцать. Он стильно одевается и прекрасно танцует, он зовет по именам трех хористок из «Безумств Зигфелда»[88]. К упомянутой стороне жизни он относится куда серьезнее, чем любой студент колледжа, – над ним не нависают, грозя пальцем, общества старшекурсников и клубы для представителей высшего класса. Вся его жизнь – это один бесконечный уик-энд.
Вернувшись домой на очередные летние каникулы, Томми возобновляет клубную жизнь, но теперь уже с некоторым высокомерием. Родной городок, расположенный, как на грех, на Среднем Западе, отныне наводит на него тоску. Он продолжает со смехотворным томлением читать киножурналы, наивно полагая, что неплохо было бы сходить на кинопробу. Газеты сообщают ему, что молодое поколение развращено фильмами и исковеркано джазом; у него зарождается смутное подозрение, что газеты, возможно, не врут. Он обнаруживает, что существует всего два места, где его друзья, похоже, делаются лучше, а не хуже: конкурс на поедание пирогов и зал игровых автоматов. Плюс ко всей этой чепухе в мысли ему проникает утверждение, что современный молодой человек куда менее галантен, чем его старший брат, представитель предыдущего поколения. Кстати, это сущая правда, несмотря на всю раскованность и светскость Томми. Причина этому, до определенной степени, – современные танцы, причем не новомодные танцевальные па (что бы там ни полагали наши местные савонаролы), а система «отбивания» партнерш, которая напрочь отбила у непривлекательных девушек вкус к жизни.
В былые времена два-три танца всегда принадлежали девушкам с лишним весом или Бенам Тёрпинам в женском облике[89] – потому что отец Томми и отец упомянутой барышни лучшие друзья. Никакого радостного предвкушения это и раньше не вызывало, однако теперь, если Томми рискнет пригласить такую барышню, танцевать ему с ней до тех пор, пока музыканты не запакуют свои сэндпейперы[90] и не отправятся по домам.
Галантности Томми так и не обучился. Он не верит ни в какие условности, кроме своих собственных. Если сообщить ему, что его манеры или его танцевальные навыки отдают «плебейством» и позаимствованы из низов, он рассмеется в ответ – и будет совершенно прав. Он знает, что, если ему захочется испытать запрет на «танцы вплотную» или на определенные па, он может отправиться в дешевый танцзал, в парковый павильон или в кабаре в захолустном городишке, где вышибалы и женщины-полицейские строго следят за соблюдением приличий и не дают посетителям опуститься до «плебейства».
Ему уже девятнадцать. К этому моменту он умудрился сдать почти все вступительные экзамены в университет. Впрочем, желания учиться в университете у Томми поубавилось – его уж всяко недостаточно, чтобы сподвигнуть хоть на какие-то умственные усилия. Возможно, пока Томми учился в подготовительной школе, разразилась война, и хаос, захлестнувший в итоге университеты, убедил его в том, что отказаться от высшего образования, бросить учебу в середине семестра или запутать свои учебные дела до полного безобразия – это самое обычное дело. Кроме того, он считает, что уже испытал на себе все, что может предложить человеку университет, – кроме разве что учебной программы. Словом, в двадцать лет он возвращается домой, иногда – после буйного семестра в Принстоне или Нью-Хейвене