Замена - стр. 32
– ELA – это не эволюция человека.
Я снова поднесла чашку к губам и сделала глоток. Большой глоток.
«Спокойнее, Соня. Это всего лишь твоя боль, глубокая ночь и умный философ».
– Да? – грустно улыбнулся Анатоль. – А что же это? Мы можем проникать во внутреннюю сущность другого человека, совершать локальное искажение времени…
«Мы можем убивать такой дрожью, можем распылять на молекулы небольшие предметы…», – я могла продолжать эту речь еще долго, а он – нет.
Анатоль запнулся, потупил взгляд, и я увидела, как побелели его губы.
– …убивать этих… Существ. Детей.
«Все же детей. Даже после всего».
– ELA – это болезнь, Куарэ. Просто болезнь.
– Болезнь? Болезнь не усиливает человека… То есть, да, цена страшная, но мы ведь не зря так засекречены? Ну, в смысле, Ангелы понятно, но мы!..
Его повело. Я слушала Куарэ и слышала отклики разговоров, умных разговоров из глубин моего прошлого. Я стояла в больничной рубашке у трибуны, передо мной был невидимый небольшой зал, а мне было больно, а в глаза бился оглушительный свет, и докладчик говорил об эволюции. Он часто звенел и булькал стаканом во время своей речи: его мучила изжога, – а меня мучили вопросами. Вскоре закрытые слушания, доклады и рвущий на куски свет прекратились. Но память – это не корзина.
«Вы хотите окончательно удалить эти файлы? – ОК».
Было бы замечательно, потому что в моих воспоминаниях много медицинских терминов, света, много серого плеска воды в стакан. И много пустых слов, симулякров моей боли.
Превосходство. Новый виток. Второй сдвиг. Второй вид.
И снова: ELA, будущее, Homo novus, превосходство.
Превосходство.
Пре…
– От эволюции и превосходства не делают лекарств, – сказала я.
Куарэ приоткрыл рот и отставил чашку:
– Лекарств? Вы сказали «лекарств»?
Я кивнула, внимательно наблюдая за его лицом. Вот оно: отчаянное желание, чтобы то, что меняет его организм, оказалось пускай и странным, но, главное, излечимым.
– Да.
– От этой опухоли есть лекарства? Но почему вы?..
Он запнулся, подавшись вперед, ко мне, и я почти видела, как надежда бежала от него. Так бежит из класса позорно ошибившаяся отличница: закусив кулак, дверь – нараспашку, так, что слезы взвесью остаются в воздухе.
Как же мне больно…
– Зачем вы так, Витглиц? Я же…
…И как же мне не совестно.
– Мне не кажется, что ваше заблуждение – удачный выход.
– Лучше как вы, да? – остро щурясь, спросил он. – Запереться, отгородиться ото всех и без лишних вопросов убивать своих учеников?
Следующая стадия: желание обидеть. Помню.
– Нет.
– Тогда посоветуйте, как лучше.
Издевка. Куарэ явно понял только то, что хотел. Разбудил меня, выпил мой чай и… И он болен.
«А еще у него проблемы с отцом», – вспомнила я. «Соня, присмотри за Анатолем», – вспомнила я.
– Лучше вернитесь в общежитие.
– Выгоняете?
– Нет.
Анатоль поднял руки, откинулся на спинку стула и рассмеялся. Смех вышел серый.
– Все, я сдаюсь. В точности, как говорила Майя. Вы неподражаемы!
««Как говорила Майя». Майя. Надо запомнить».
– Ясно, – кивнула я в ответ.
Куарэ потер глаз кулаком и с грустной улыбкой посмотрел на меня:
– А можно я к вам на урок приду? В смысле, когда вы будете хорошо себя чувствовать?
Я промолчала. У его просьбы было много смыслов, и большинство – оскорбительные. Он встал и поставил чашку на раковину, дернул за шнурок на вороте пайты. Слепо провел рукой по рабочей поверхности стола.