Замена объекта - стр. 15
Глазастый. Сообразил, что я раздет.
– Мне позвонили с улицы, когда я был еще в здании, и я вышел. Бежал бегом, одеться не успел.
– Кто позвонил?
– Знакомая. Она уже была здесь, у выхода. Она знает, что я работник милиции, поэтому и позвонила.
– Ясно. Что еще можете сообщить?
Я добросовестно сообщил все, что мог. Когда дошел до просьбы всем участникам спектакля задержаться в театре, сыщик посмотрел на меня с недоумением. Между прочим, манеры у него те еще, отчета требует, а сам даже не представился.
– Понимаете, сегодня премьера, – стал объяснять я, – а на премьере в зале обычно бывает очень мало случайных людей. Основная масса зрителей – чьи-то гости. Вот я и подумал, что если потерпевшую пригласил кто-то из артистов, то можно попробовать прямо сейчас это установить, и мы получим… то есть вы получите дополнительного свидетеля, который знает убитую и может пролить свет на причины убийства. Ведь убить хотели именно ее, это ясно. Первый выстрел был в женщину, и только потом пули попали в Кузнецова, который закрывал ее собой. Но если вы считаете, что это лишнее, я позвоню директору театра, и он отпустит всех по домам. Вам решать. Я только хотел помочь.
Оперативник помолчал несколько секунд, потом скупо улыбнулся и протянул мне руку. Наконец-то дозрел до знакомства. Снизошел. Ну что ж, так всегда было, уголовный розыск – белая кость, а все остальные-прочие – так, шелупонь, подсобные рабочие.
– Иван, – назвал он свое имя, потом добавил: – Хвыля. А ты?
– Игорь. Удостоверение показать?
– Не надо, и так все ясно. Сейчас еще ребята подъедут, но ты все равно останься, помоги, если время есть. Как ты сказал, твоя фамилия?
– Дорошин.
Он молча перевел глаза на афишу у меня за спиной, и я внутренне поморщился. Ну вот, сейчас начнется. Папино имя набрано на афише аршинными буквами. Звезда мировой оперной сцены Владимир Дорошин в опере Дж. Верди «Трубадур». Черт бы взял эту папину мировую славу. Вещь, конечно, хорошая, но иногда бывает так некстати…
– Родственник, что ли?
– Сын, – коротко пояснил я, не вдаваясь в детали.
– То-то я смотрю, ты в смокинге, – усмехнулся Иван. – Значит, всю эту тусовку знаешь?
– Немножко. Лично мало с кем знаком, зато могу разобраться, что к чему. И здание театра хорошо знаю, могу дорогу показывать.
Мне не удалось скрыть сарказм, и Ивану это, похоже, не очень понравилось. Едва потеплевший голос снова стал сухим и холодным.
– Подожди меня пару минут, я сейчас со следователем переговорю, и пойдем.
– Куда?
– В театр, артистов опрашивать. Насчет приглашенных – мысль хорошая, я бы не допер.
Едва я остался один, появилась Катя. Интересно, где она все время пряталась? Словно из темноты материализовалась.
– Игорь, ты должен мне помочь. Я хочу сделать материал с места событий. Поговори с кем-нибудь из оперов, пусть скажут несколько слов на камеру. Трупы мы уже отсняли, так что картинка есть, даже пару интервью со зрителями сделали, но мне нужны официальные лица. Желательно в форме.
Во шустрая! Не девка, а механический веник. Наш пострел везде поспел. Краем глаза я наблюдал за местом, где лежали Алла Сороченко и Николай Кузнецов. Врачи из «Скорой» уже отошли от них, из чего становилось ясно, что помочь им невозможно, и теперь над телами склонился судебно-медицинский эксперт. Мужчина лежал на женщине, почти полностью накрывая ее, и они казались влюбленной парой, застигнутой непонятно откуда взявшейся смертью. Мне стало грустно и одновременно пришло облегчение, ведь я подходил к ним сразу после убийства, искал документы, и уже в тот момент был уверен, что оба мертвы, покойников я, сами понимаете, навидался за годы работы, и человека без сознания как-нибудь могу отличить от человека без жизни, но все-таки грызло беспокойство: а вдруг я ошибся, и можно было еще что-то сделать, оказать помощь, спасти, а я ничего не предпринял. Но никакой ошибки не было.