Залечь на дно в Подольске - стр. 11
Бывает в дожде такая стадия, что уже не важно, – то же и в жизни. Зависит от интенсивности и степени усталости. А я устала сегодня. Очень устала.
Промокнув до нитки, я снова вернулась под дерево и обулась. Кеды отозвались мерзким хлюпком. Тело – ознобом и странным ощущением, что за мной кто-то наблюдает. Я повернула голову, пытаясь проморгаться. Свет был смазан потоками дождя, льющегося с небес. Свет был искусственный и статичный. Свет фар ближнего освещения у обочины дороги.
Была глубокая ночь, когда я вернулась домой. Не зажигая свет, я бросила ключи на тумбу прихожей и прошла в ванную. Ощущения усталости и тотального холода понемногу отступали под обжигающими струями воды, оставляя приятную усталость в мышцах ног. Вдоволь отогревшись, и с большой неохотой я раздвинула запотевшие створки душевой кабины, завернулась в полотенце и вошла в кухню.
Запах его духов ворвался в голову, перебивая собой табачный дым и мои замутненные мысли.
– Где я раньше мог вас видеть, Миледи? – чинно осведомился голос за моей спиной.
«Даже в таких вопросах не обходится без протокольных формальностей», – усмехнулась я мысленно дверце холодильника, затем открыла ее и извлекла початую бутылку белого сухого. “ Точно извращенец”.
«– Где ты была все эти дни? Где твоё алиби?» – снова пробасили он с нотками издевки.
Я сделала глоток из горла бутылки и, захлопнув дверцу, неспешно обернулась.
В квартире по-прежнему было темно, лишь освещение города сквозь панорамные окна небрежно очерчивали силуэты предметов. Я не видела его лица. Но я видела его улыбку. Чувствовала. Она назойливым насекомым летала вокруг моего тела.
Я сделала еще глоток и улыбнулась в ответ. Как знак того, что принимаю вызов, что понимаю игру. У меня ведь даже ответы имелись. И про алиби, и про местоположение. Но протокол предполагает играть по правилам. И мы слишком хорошо знали, как важно следовать этим правилам в целом, чтоб время от времени нарушать их по мелочам.
Я ощутила объятия. Они были почти как настоящие. Я прижалась к нему, словно стараясь забыться. Он зарылся лицом в мои волосы и глубоко задышал. Мы стояли на фоне оконных сумерек и оба слышали, как сгущается пространство. Как все затихает. Как все успокаивается. Даруя нам ненавязчивое присутствие друг друга. Здесь. Сейчас. А что будет потом? Да, кто ж об этом думает, – что будет потом? Когда алкоголь сводит все к чистой биологии, напрочь уничтожая индивидуальные различия. Таким, собственно, и должно быть идеальное лекарство от одиночества.
Сегодня лекарство выдалось терпким. Насыщенным. С горчинкой. За состав и дозу – ответит завтра. Не для того ли нам дана природой эта тяга к разнообразию? Чтоб не зацикливаться. Не на делах, ни на мужчинах?
Доза была ударной. Действенной.
Я отлично знала, что делаю. В моих поступках всегда прослеживался холодный расчёт, что не всегда мне удавалось скрыть. Я к этому и не стремилась, впрочем. В такие моменты я всегда расползлась в улыбке кошки сожравшей канарейку. И танцевала.
Сейчас я танцевала на кухонном столе, скинув полотенце. Тень от точечного ночника на стене колыхалась в такт моим движениям и музыке. Она вдруг показалась мне невероятно тонкой, изящной. Почти бесплотной. Как язычок огонька свечи, дрожащий от заговорческого шепота. Облизывая губы, я проговаривала слова песни, – те, что не выкинешь. Известные только мне. Они оставались неизменными. Я изменилась. Часть меня умерла. Часть сгорела. Сгорела вместе с теми, кто проиграл. Кто жаждел погреться, но не готов был обжечься. А получив ожог, пытался залить. Затушить. Забить.