Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко - стр. 14

– А когда ж ты домой вернешься?

– Я вообще не вернусь… я тут буду жить. Разве тут погано? А ты же еще придешь? И не угождай ей, слышишь? Пусть она сдуреет!

Когда на другой день Иринка прибежала тайком от всех к Тарасику, она не узнала ни его, ни тех кустов. Тарас, веселый, что-то напевая себе под нос, делал из веток небольшой курень.

– Видишь, как здесь хорошо, – засмеялся он, уминая кукурузу, что принесла Иринка.

– А и действительно хорошо! – просияла улыбкой Иринка. – Красивее, чем в нашей хате.

– Вот, давай, еще дорожки сделаем и песком посыплем, ты от става принеси, и будет совсем как в поповом саду.

Быстро забылось горе. Днем Тарас налаживал свой курень, дорожки притоптал вокруг. Прибегала Иринка, Тарас рассказывал ей страшные сказки, – он умел выдумывать такое разное! А вечером он смотрел на темное небо, на звезды и мечтал: как будет большим, то никто, никто уже не посмеет его бить, потому что он станет гайдамаком.

Вот так и прожил он четыре дня. Иринка носила кушать, и было беженцу совсем не погано.

Но на пятый день случилось лихо. Степанко уже давно заметил, что все бегает Иринка куда-то в одну сторону, вот и прицепился к ней:

– Куда ты бежишь? Что ты несешь? Что ты там за пазухою прячешь?

– Никуда я не бегу, и ничего я не несу, – огрызнулась Иринка. – Какое тебе дело?

Хотя заморышем и слабым был Степан, но вредный, выследил все же.

– Мамочка, а я знаю, где Тарас, к нему Иринка бегает и еду ему носит!

– Ой, слышите ли, вы, добрые люди, – заверещала мачеха, – объявился ворюга, объявился! Если бы он не украл, то и не убегал бы и не прятался! Ну, пойдем и приведем этого разбойника!

С ней пошел и дядя Тараса, Павел, великий пьянчуга, человек без жалости. Как раз в тот день не на что было ему похмелиться, поэтому он был злой-презлой, как никогда.

Тарас как раз развешивал на стенах своего куреня клочки бумаги с рисунками, которые он сам нарисовал, когда неожиданно его ухватили за ноги, как будто клещами.

– Ну-ка, иди ко мне, ворюга!

И крепкие руки дядька Павла вытащили Тараса из его убежища на свет божий, злой, немилосердный свет!

Так уже били Тараса, так били, что и не чувствовал он и не понимал ничего.

– Та не бейте его, – промолвил солдат, – пусть уже у меня будет недоля.

– И что вы кажете, – вскипела мачеха, – чтоб на мою хату да такая неслава!

– Признавайся, ты взял деньги? – гремел дядя. – А то всю шкуру сдеру.

И Тарас не выдержал:

– Я… – еле слышно прошептал он.

– А, признался! – закричала мачеха.

– Признался! Признался! – запрыгал Степанко.

– Где ж деньги? Говори, где деньги?

«Где ж деньги? – подумал Тарас. – Что же им сказать?»

– Говори, а то убью!

– Закопал… в саду закопал…

Иринка стояла чуть жива со страха – ведь он клялся ей, что не брал.

– Где закопал? – не переставал цепляться дядя.

– Закопал… я их не брал… закопал в землю… не знаю где… – бормотал Тарас уже почти без памяти.

Иринка стояла, и слезы текли по щечках. Она не вытирала их, боялась пошевелиться. Она поняла – он нарочно признался, чтобы перестали бить.

Полумертвого Тараса кинули в кладовую. Мачеха открыла материн сундук, вынула оттуда новую юбку и продала. Деньги отдала солдату:

– Чтоб я еще свое на них тратила! Пусть их мать расплачивается своим добром.

А вечером Иринка увидела, как Степанко, когда не было никого в хате, вынул из-за образов сорок пять копеек и убежал с ними на улицу.