Закон проклятого - стр. 35
– Сами разберемся…
Он подошел к комоду и вытащил объемистый сверток – дедово наследство.
Основательно подъеденные инфляцией деньги, которые дед копил всю жизнь, давно кончились. Остальное Иван, как завернул в тряпку, так больше и не доставал. Воронёный «вальтер» лежал на мамкиной книге, как верный пес, свернувшийся до поры на пороге хозяйского дома и готовый в любую секунду вцепиться в горло чужому.
Парень взял в руку тяжёлую смертоносную машинку, и та удобно легла в его ладонь. Человек и пистолет примерились друг к другу и остались довольны. Что бы там ни говорили, любое оружие – это не просто кусок металла. Его нужно любить всей душой, холить, лелеять – и тогда оно тоже полюбит тебя и не подведет в трудную минуту. У него есть свой характер, свои привычки и, если хотите, своя душа. Согретый теплом человеческой руки металл оживает и начинает понимать свое предназначение. Не зря и самураи, и средневековые рыцари давали имена своим мечам, небезосновательно считая их живыми существами.
– Здорово, браток, – Иван погладил холодный ствол. – Поработаем сегодня?
Пистолет щелкнул предохранителем и, казалось, шевельнулся, поудобней пристраиваясь рукояткой под пальцы нового хозяина.
Иван проверил магазин, дослал патрон в патронник, поставил оружие на предохранитель и засунул его за пояс. Четыре «лимонки» лежали рядком, поблескивая черепаховыми спинками.
Одну Иван сунул в карман.
– Вот и ладушки.
Он попрыгал на месте, проверяя, удобно ли разместилось спрятанное оружие, и, удовлетворившись результатом проведенных испытаний, провел ладонью по книге, доставшейся ему от матери.
– А с тобой, подруга, мы познакомимся попозже… – сказал он. Потом подумал мгновение – и взял в руки тяжёлый фолиант.
Старинная книга, обёрнутая местами потрескавшейся кожей, внушала невольное уважение своими размерами, весом и, естественно, возрастом. Время безжалостно отметило ее своей иссохшей рукой. От книги шел запах тления и седой старины, который особенно остро ощущается в гулких музейных залах.
Иван перевернул несколько страниц. Какие-то непонятные тексты, значки, пентаграммы, вклеенные манускрипты, ветхие настолько, что на них дыхнуть-то было страшно, не то что трогать их руками. В основном – латынь и закорючки на каком-то совсем уж невиданном языке, вовсе и не похожие на буквы. Иван заглянул в конец книги. Два или три листа были исписаны убористым женским почерком, скорее всего мамкиным. Дальше – чистые страницы.
– Ну это точно попозже, – сказал он, захлопнул фолиант и положил его обратно. И тут его взгляд упал на мешочек с крылатым диском, который дед Евсей Минаич оставил ему перед смертью.
Из мешочка, перетянутого у горлышка тесемкой на манер вещмешка времен Второй мировой, торчал клинок, прорезавший в материи существенную дыру.
– Что за дела? – удивился Иван и потянул за кожаные тесемки.
Внутри по-прежнему лежал амулет. Но это уже не была просто звезда в крылатом металлическом круге.
Один из лучей пентаграммы вытянулся и хищно удлинился раз эдак в пять. Теперь это был тонкий обоюдоострый клинок, длиной примерно в ладонь. Новорожденное воронёное лезвие, как и сам амулет, было испещрено надписями на непонятном языке. За ним тянулась такая же тонкая черная рукоятка, оканчивающаяся звездой-амулетом.